Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
«Необычайно многосторонний, даже универсальный, неутомимый в своей деятельности, непрерывно писавший письма, книги и произносивший речи, нетерпеливый, импульсивный и раздражительный, необычайно возбудимый, храбрый до неосторожности, беспредельно властный, он мог работать сутки напролет, даже лежа в постели. Чрезвычайно существенно, что по собственным признаниям Черчилля у него в молодости (когда он был членом парламента) был двухтрехлетний период депрессии с мыслями о самоубийстве. Второй период депрессии был в возрасте 31–32 лет, и затем период очень сильной депрессии в 45 лет, когда он апатично воздерживался от чтения и от разговоров… Зато в период Второй мировой войны, совмещая должность премьер-министра и министра обороны, он проявлял фантастическую энергию и энтузиазм. Даже в возрасте шестидесяти и семидесяти лет он работал большую часть ночи, доводя до истощения секретарей, штат и советников, часто гораздо более молодых, чем он сам». (Эфроим-сон, 1998. с. 172–173.)
«Его депрессии были тяжелыми и длительными. В периоды же повышенной энергичности он становился очень деятельным, сильным, неутомимым и удовлетворялся очень небольшим временем для сна». (Fieve, 1975, с. 135.)
«Страдал Mati накально-депрессивным психозом». (Гершоп, Ридер, 1992, с. 84.)
«…Он тоже страдал от синдрома навязчивых состояний, причем в классической тяжелой форме: его постоянно мучила мысль о самоубийстве. Он жаловался своему личному врачу, что вынужден отходить как можно дальше от края платформы (“лучше всего встать за какой-нибудь колонной”), чтобы не было искушения броситься под поезд. Черчилль терпеть не мог путешествовать на кораблях (“когда смотришь в воду, секундная слабость может привести к непоправимому”), а также предпочитал спать в комнатах без балкона (“минутноеотчаяние — и конец”). Черчилль не испытывал ни малейшего желания покончить с собой. Как это часто бывает при синдроме навязчивых состояний, последнее, чего он желал, это поддаться своим навязчивым идеям. Как он объяснял своему врачу: “В такие минуты мне вовсе не хочется покидать этот мир. Нет у меня желания смерти, но мысли, неотвязные отчаянные мысли не выходят у меня из головы…”» (Перчикова, 1998, с. 44–45.)
«Написание книги — целое приключение. Сначала это не более чем забава, однако, затем книга становится любовницей, женой, хозяином и наконец — тираном». (Черчилль)
Можно предположить, что резидуальная органическая слабость центральной нервной системы (ЦНС) у Черчилля повлияла на формирование таких специфических черт характера, как раздражительность, импульсивность, навязчивые состояния, упрямство, которые сыграли не последнюю роль в его политической карьере. Маниакально-депрессивный психоз, которым страдал Черчилль, сочетался не только с неврозом навязчивых состояний, но и с органическим мозговым расстройством. Три депрессивные фазы, перенесенные Черчиллем, могли быть спровоцированными истощением ЦНС по органическому типу. Таким образом, вряд ли будет корректно ограничиваться каким-либо одним диагнозом; психический статус английского политического гения был гораздо сложнее.
ЧЕХОВ АНТОН ПАВЛОВИЧ (1860–1904), русский писатель и драматург, почетный академик Петербургской АН (1900–1902).
«Как я буду лежать в могиле один, так, в сущности, я и живу один».
А.П. Чехов. «Из записных книжек»
Наследственность
«Род, во всяком случае, своеобразный, с уклоном иногда и необычным… “Одинокому везде пустыня” — отцовский девиз будет сопровождать Чехова-сына всю жизнь… Братья Александр и Николай — “оба были алкоголики”». (Зайцев, 1991, с. 278, 283, 298.)
Общая характеристика личности
«Чехов родился на берегу мелкого Азовского моря, в уездном городе, глухом в ту пору, и характер этой скучной страны немало, должно быть способствовал развитию его прирожденной меланхолии». (Бунин, 2000, с. 26.)
«Ребенком он был несчастный человек… В зрелые годы своей жизни он не раз говаривал в тесном кружке родных и знакомых:“В детстве у меня не было детства”». (А.С-ий (А.П. Чехов), 1923, с. 31.)
«В психическом отношении Чехов был мальчик “вяловатый” и “сыроватый” (как характеризуют близко знавшие его). Помимо этого, это был мальчик замкнутый, малообщительный и выглядел “букой”. К играм с детьми его не тянуло, и он оставался в стороне. Ни детской резвости, ни подвижности в нем совсем не было. Также учился плоховато». (Сегалин, 1926, с. 92.)
«…Чахоткою А.П. захворал уже в 1887 году, вскоре по возвращении из Бабкина в Москву. К тому же, тогда он очень плохо спал, спал тревожно, скрежетал зубами, видел тяжкие сны. Среди сна его что-то, как он говорил, “дергало”, внутри его что-то с болью обрывалось, и он буквально на пол-аршина подскакивал всем телом над кроватью л в ужасе пробуждался. Впоследствии, чтобы только заснуть, он выпивал на ночь по бутылке подчас дрянного, деревенского, кабацкого пива. Сны ему снились страшные. Один раз, уже в Мелихове, его испугал во сне черный монах, который послужил потом темой для рассказа того же названия». (Чехов М.П., 1923, с. 46.)
[По мнению Щеглова412, Чехов] «…стал меняться со смерти брата Николая с 89-го года413, затем поездка на Сахалин в 90-м году, и вот теперь эта болезнь — все усиливало “меланхолически-религиозную” ноту в нем, обостряло лучшие его черты и возвышало писание. Вспоминает Щеглов и мнение Гоголя о значении болезней — примечательно, что Чехов, не считая себя религиозным, крест болезни нес безропотно, покорно, мужественно: это облагораживало, одухотворяло. Щеглов верно заметил, что он лучше стал и писать». (Зайцев, 1991, с. 353.)
[Из письма к А.С. Суворину от 25.11.1892 г.] «Не я виноват в своей болезни и не мне лечить себя, ибо болезнь сия, надо полагать, имеет свои скрытые от нас хорошие цели и послана недаром…» (Чехов А.П., 1977, с. 134.)
[Из письма к А.И. Эртелю от 4.03.1893 г.] «Что касается моего участия в литературном вечере, то не тревожьте моего праха. Я читаю отвратительно, но это бы еще куда ни шло. Главное — у меня страх. Есть болезнь “боязнь пространства”, так и я болен боязнью публики и публичности. Это глупо и смешно, но непобедимо. Я отродясь не читал и никогда читать не буду. Простите мне эту странность. Когда-то я играл на сцене, но там я прятался в костюм и в грим, и это придавало мне смелость». (Там же, с. 181.)
«Он не был по природе своей ни добр, ни мягок, ни щедр, ни кроток, ни даже деликатен (достаточно почитать его жестчайшие письма к жалкому брату). Он искусственно, огромным усилием своей могучей воли, вечным изнурительным надзором за собой делал себя тишайшим, скромнейшим, добрейшим, грациознейшим… И какой же злобой прорывался он порой по ничтожным обстоятельствам — вот тут он был искренен. Но литературные богомазы щедро приписывают все проявления его настояще-сложной и страстной натуры тяжелой болезни». (Нагибин, 1995, с. 241–242.)
«Тем, кто знает жизнь Чехова-человека не по официальным версиям и парадным биографиям… не может не броситься с глаза тот факт, что… медицинское описание психастенического типа одновременно является и точным, и удачным, хотя, может быть, и несколько заостренным, житейским портретом Чехова. Без какого-либо зазора в психастенический тип вписываются и чеховское раздражение на бесчисленных, будьте мелиховских или ялтинских гостей, многих из которых он сам накануне с настойчивостью радушного хозяина-хлебосола приглашал к себе, и его упорное (и, конечно, необъяснимое одной только скромностью) нежелание участвовать в помпезно-тожественных мероприятиях, где требовалось публично произносить речи. Что касается частых чеховских упоминаний в письмах о своем здоровье, а точнее нездоровье… то собранные вместе… они по-настоящему впечатляют и, по научной классификации, оказываются свидетельствами “типичных для психастении ипохондрических и вегетативных расстройств”, кстати… появившихся у Чехова “задолго до чахотки”. Из психастенического характера писателя, из его стремления охранить свой душевный мир, мир творческой личности, единственный мир, где он чувствовал себя самим собой, вытекает и его страх перед женитьбой, и отношения с влюбленными в него женщинами, которых, “как истинный творческий психастеник”, он “измучивал”, ведя с ними двойную игру и всегда “смешно уходя от прямых вопросов”». (Тихомиров, 1999, с. 25.)