Безумный курортный роман или чокнутый Ромка с курорта
Шрифт:
– Да, - согласился Ромка. – Идем.
Но вдруг вместо того, чтобы спустить Женьку на землю, крепко прижал ее к себе.
И она задохнулась. От наглости, откровенности, неукротимого жара Ромкиного тела – от всего сразу.
– Ты так невероятно пахнешь сейчас, Сусанина!
– горячо шептал он, покрывая поцелуями ее шею. – Еще вкуснее, чем утром. У тебя, как Назару врезала, запах поменялся – я сразу уловил.
Женька только более-менее пришла в себя и собралась выдираться из Ромкиных объятий, но его слова опять вогнали
«Есть справедливость! – пронеслось в голове радостное. – У девушек тоже так! Просто сама ты этого не ощущаешь! Мужское восприятие нужно».
– Поменялся? Как поменялся?!
– Не просто брусника – брусничная настойка! – восторженно признался Ромка, спускаясь губами в вырез платья.
– На спирту. Пробовал такую у лесника в погребе – крепкая, что зараза, но пьется легко. А ум отшибает напрочь – такое чудишь, что сам наутро в шоке.
– Ромка, перестань, платье испачкаешь! – опять очнулась Женька.
– Новое куплю! – рассмеялся он. – И туфли. И…
Его ладони бессовестно скользнули вверх по бедрам, забираясь под юбку:
– Красивая ты, Сусанина… и смелая… и прикольная. Все мне в тебе нравится, но есть один недостаток…
Женьке было не по себе от такого резкого развития событий, но любопытство оказалось сильнее:
– Какой недостаток?
– Вот этот! – Ромка с невинным видом подцепил пальцем резинку ее трусиков. – То, что они еще на тебе.
И это было точно много! Запредельно!
– Илларионов, совсем кукуха поехала?! – прошипела Женька и шлепнула его по рукам. – Ну-ка отпусти меня, быстро!
– Еще не совсем! Все впереди! – весело отозвался Ромка, но руки убрал. – Ладно, Женек, не пенься, я тоже не любитель секса в общественных местах. Честно – не понимаю! Это ж надо или ужраться в хлам, или реально больным быть.
Он ссадил ее с колен и даже деликатно поправил платье.
– Но захоти ты сама сейчас… фиг бы отказался, - вдруг застенчиво пробормотал он и отвернулся. – Не потому, что без мозгов. Просто хочется исполнять твои желания. Прямо потребность какая-то. Сам не пойму с чего – на ролевые игры потянуло что ли? Ты как – понимаешь в этом?
Женька мотнула головой.
В ролевых играх она и в самом деле смыслила мало: и в тех, где бегают по лесам с деревянными мечами, и…
Она стояла босыми ногами на уже остывшей тротуарной плитке и во все глаза смотрела на Ромку.
«Мамочки, он же на самом деле балбес! – растерянно думала она. – Натуральный, стопроцентный, практически эталонный балбес! Непуганый. Это ж надо умудриться дожить таким до двадцати четырех лет».
Но отчего-то ни злости, ни раздражения, ни даже ехидства это осознание не вызвало. Наоборот, из глубины души поднималось что-то легкое-легкое, воздушное, летящее, как наполненный гелием детский шарик. Нежность?
«Он мне что – нравится?! – пришло в голову невероятное предположение. – Ромка – балбес – да?!»
– Надеюсь, обо мне? –
И хлопнул себя по плечам:
– Хватайся.
– Ром, не надо, я так дойду… - отмерла Женька. – Тебе тяжело.
– Это если рысачить! Шагом я и не такие веса носил! Давай, кавалеристка, ставь ногу в стремя.
Женька встретилась с ним взглядом.
«Потому что он классный! – решила она. – Хоть и балбес».
Она запрыгнула Ромке на плечи, ухватилась за шею, обняла коленями. На душе было легко и бесшабашно.
– Сяду я верхом на коня! Ты неси по полю меня! – затянула Женька проникновенно-лирически. – По бескрайнему полю моему, по бескрайнему полю моему!
Ромка фыркнул и рассмеялся.
– Илларионов, ты чего ржешь? – обиделась она. – Я хорошо пою, музыкальную школу окончила, между прочим! Четыре года на хор ходила!
– Слышь, Сусанина, коням и полагается ржать! – давясь смехом, пояснил он. – Сейчас еще за ногу укушу, чтоб не расслаблялась!
Но потом повел плечами и продолжил начатую Женькой песню:
– Дай-ка я разок посмотрю,
где рождает поле зарю.
Ай брусничный цвет,
Алый да рассвет,
Али есть то место, али его нет.
У Ромки оказался приятный баритон, и в ноты он попадал четко, поэтому Женька невольно заслушалась.
И уже готовилась спеть с ним следующий куплет на два голоса, как вдруг из-за кустов, там, где был поворот на соседнюю аллейку, послышалось старушечье ворчанье:
– Понапьются, охламоны, а потом песни горланят да дебоширят! Вчера возле беседки пальмочку молоденькую сломали. А третьего дня окна на первом этаже разбили. Пойдем, Степановна, охрану позовем. Пусть покажет этим, где раки зимуют! А то совсем распустились, алкоголики проклятые.
Ромка резко шагнул за кусты и, ссадив Женьку, присел на корточки. Она тоже опустилась рядом, обхватив руками колени. Голые ступни чувствовали под собой острые камешки, колючий колосок забрался под юбку, пыльные листья куста были перед самым носом, и Женька закрыла ладонью рот, сдерживая чихание.
– Ну, Сусанина, блин! – отрывисто прошептал Ромка. – Второй раз за вечер под монастырь подводишь! Неужели так хочешь, чтобы меня из пансионата вытолкали?
– Не хочу… - виновато призналась Женька. – Я не специально! Оно само так получилось.
Ромка многозначительно хмыкнул.
На аллейке тем временем появились две старушки – божьих одуванчика, одетых в длинные ситцевые платья. В руках они держали плетенные из соломки пляжные сумки.
– И чего бухтишь, Семеновна? – укоризненно покачала головой одна из них. – Погляди вокруг: море, звезды, благодать какая! А ты все недовольна. Неужто, опять гормоны? Ждала-ждала вторую молодость, а наступил повторный климакс? Красиво же молодежь поет, душевно. И песня хорошая, не то, что этот рып или как там его?