Беззащитные мертвецы
Шрифт:
– Мерзлявчик, – сказал он. – Мерзлявчик. Правильно. О них говорили по три-ди. Я не обратил внимания, но ты прав. Смешно, что они снова начали употреблять это слово.
– Как оно появилось?
– От слова леденчик. Леденчик – это застывший сироп на палочке. Его облизывали.
Картина, представшая в моих мыслях, заставила меня поморщиться. Левитикус Хэйл, покрытый инеем, насаженный задом на палку, и гигантский язык…
– На деревянной палочке.
Улыбка Гарнера перепугала бы младенца. Улыбаясь, он превращался почти что в произведение искусства,
– Вот как давно это было. Людей начали замораживать только в шестидесятые-семидесятые годы двадцатого века, но мы до сих пор делаем леденцы на деревянных палочках. Зачем это слово снова понадобилось?
– Кто его использует? Репортеры? Я мало гляжу в ящик.
– Репортеры, да, и адвокаты… А как у тебя идут дела с Гражданскими Комитетами Против Второго Законопроекта о Замораживании?
Я даже не сразу врубился.
– Никаких положительных результатов. Программа еще идет, а из некоторых частей мира – из Африки, с Ближнего Востока – данные приходят медленно… Вроде бы все они честные граждане.
– Ничего, попробовать стоило. Надо ведь и с другой стороны рассмотреть это дело. Если органлеггеры пытаются блокировать Второй Законопроект о Замораживании, они очень даже могут попробовать обезвредить или убить любого, кто этот закон поддерживает. Усекаешь?
– Вроде бы.
– Значит, мы должны знать, кого следует защищать. Но только в деловом смысле, разумеется. АРМ в политику не ввязывается.
Гарнер потянулся в сторону и набрал одной рукой что-то на клавиатуре компьютера. Его объемистое парящее кресло ближе не подвигалось. Из щели выползло два фута распечатки. Он передал ее мне.
– В основном законники, – сказал он. – Несколько социологов и профессоров-гуманитариев. Религиозные лидеры, защищающие свои собственные варианты бессмертия. Религия, кстати, участвует в обеих сторонах конфликта. Вот люди, публично поддерживающие Второй Закон о Замораживании. Подозреваю, это они и стали снова употреблять слово “мерзлявчик”.
– Спасибо.
– А ловкое словцо, не правда ли? Шуточка. Скажешь – “холодный сон”, и кто-нибудь воспримет это всерьез. Кто-нибудь усомнится, а вправду ли они мертвы. А это ведь главный вопрос, не так ли? Они желают заполучить тех мерзлявчиков, которые были самыми здоровыми, тех, которые имели самые лучшие шансы на воскрешение в один прекрасный день. А они хотят оживлять этих людей по кусочкам. По мне, это мерзко.
– По мне, тоже, – я глянул на список. – Полагаю, вы еще не предупреждали кого-нибудь из этих людей?
– Ты что, идиот? Они тут же ринутся к репортерам и объявят, что их противники – это органлеггеры.
Я кивнул.
– Спасибо за помощь. Если из этого что-либо получится…
– Сядь-ка лучше. Просмотри имена, не заметишь ли чего.
Большинство из них были мне, разумеется, неизвестны, даже из тех, кто жил в Америке. Было несколько выдающихся адвокатов и по крайней мере один федеральный судья, был физик Рэймонд Синклер, несколько агентств новостей, и…
– “Кларк и Нэш”? Рекламная фирма?
– Немалое число рекламных фирм из целого ряда стран. Большинство людей в этом списке, вероятно, достаточно искренни в своих убеждениях, и готовы обсуждать их с каждым. Но массовый охват должен иметь свой источник. Вот из этих фирм он и исходит. Слово “мерзлявчик” просто обязано быть рекламным трюком. И широкая известность их наследников: к этому они тоже могли приложить руку. Знаешь о наследниках мерзлявчиков?
– Не очень много.
– Эн-Би-Эй отследила наследников наиболее богатых членов второй группы, то есть тех, кто попали в морозильные склепы по причинам, не снижающим их ценности как… как материала.
Гарнер почти выплюнул это слово. Это был жаргон органлеггеров.
– Нищие, разумеется, все угодили в банки органов еще по первому Закону о Замораживании, так что вторая группа может похвалиться значительным состоянием. Эн-Би-Эй откопала наследников, которые никогда бы не объявились сами. Полагаю, почти все они будут голосовать за второй Законопроект о Замораживании…
– Ага.
– Публичную известность приобрела только верхняя дюжина. Но это все равно сильный аргумент, ведь так? Одно дело, если мерзлявчики находятся в холодном сне. Но если они мертвы, то людям, выходит, не дают права вступить в законное наследование.
– Кто же платит за рекламу? – задал я очевидный вопрос.
– Вот-вот, и мы об этом призадумались. Фирмы не сообщают. Поэтому мы копнули глубже.
– И?
– И там тоже не знают, – Гарнер ухмылялся как Сатана. – Их наняли компании, которые нигде не значатся. Некоторое число компаний, чьи представители появились только один раз. И оплату внесли кругленькими суммами.
– Звучит как… но нет. Они, выходит, не на той стороне.
– Правильно. Зачем органлеггеру проталкивать второй Законопроект о Замораживании?
Я еще раз все обдумал.
– А как насчет вот чего? Несколько старых, больных, богатых мужчин и женщин учреждают фонд, чтобы защитить общественный запас органов от истощения. По крайней мере, это законно, в отличие от сделок с органлеггерами. Если их не так уж мало, это может быть даже дешевле.
– Мы думали об этом. Мы прогнали и такую программу. Я задал несколько осторожных вопросов в Клубе Струльдбругов, поскольку и сам в нем состою. Надо быть осторожным. Пусть это законно, но огласки они не пожелают.
– Нет, разумеется.
– И тут утром я получаю твой отчет. Анубис и дети Чемберсов. А не стоит ли чуть дальше развить эту идею?
– Я не улавливаю…
Гарнер выглядел так, словно сейчас бросится на меня.
– Разве не замечательно будет, если федерация органлеггеров поддержит второй Законопроект о Замораживании? И похитит всех главных наследников мерзлявчиков как раз перед принятием Закона? Большинство людей, заслуживающих похищения, могут позволить себе защиту. Охрана, сигнализация в доме, сигнализация на теле. А наследник мерзлявчика пока не может этого сделать.