Беззащитные мертвецы

Нивен Ларри

Комитеты протеста напоминали избирателям, что некоторые из наиболее богатых замороженных мертвецов имеют наследников в Поясе. Стоит ли неразборчиво распылять ресурсы Земли среди астероидных скал? Я постепенно возненавидел обе стороны. К счастью, ООН быстро обрубила подобные тенденции, пригрозив судебными санкциями. Земля слишком нуждалась в ресурсах Пояса.

Потихоньку стали выявляться результаты нашей деятельности.

Мортимер Линкольн, он же Энтони Тиллер, в тот вечер, когда он попытался убить меня,

не посещал “Мидгард”. Он ужинал один, в квартире, заказав еду на коммунальной кухне. Это означало, что сам он не мог следить за Чемберсом.

Никаких признаков того, что кто-то скрывается за Холденом Чемберсом или за кем-либо из других мерзлявчиковых наследников, будь они широко известны или напротив, мы не обнаружили. Но имелось одно общее исключение. Репортеры. Мерзлявчиковыми наследниками неуклонно и безо всякого смущения интересовались средства общественной информации. Приоритет тут определялся суммами наследства. Мы столкнулись с разочаровывающей гипотезой: потенциальные похитители проводили все время, глядя в ящик и предоставив слежку за жертвами масс-медиа. Могла ли тут крыться более тесная связь?

Мы начали проверять телестудии.

В середине февраля я вызвал Холдена Чемберса и проконтролировал, не стоит ли на нем незаконный трассер. Это был шаг отчаяния. Органлеггеры не пользуются такими вещами. Они специализируются на медицине. Наш собственный трассер по-прежнему работал и был на нем единственным. Чемберс был холоден и рассержен. Мы прервали его при подготовке к внутрисеместровому экзамену.

Мы ухитрились проверить еще троих из верхней дюжины, когда они проходили медицинское обследование. Ничего.

Наши проверки телестудий дали очень мало. “Кларк и Нэш” прогоняли через Эн-Би-Эй немало рекламных роликов. Прочие рекламные фирмы могли подобным же образом оказывать возможное влияние на другие студии, передающие станции и кассетные журналы новостей. Но мы-то разыскивали репортеров, возникших ниоткуда, с выдуманным или несуществующим прошлым. Экс-органлеггеры на новой работе. Мы никого не нашли.

Как-то в свободный полдень я позвонил в институт Меннинджера. Шарлотта Чемберс по-прежнему была в ступоре.

– Я пригласил поработать со мной Лаундеса из Нью-Йорка, – рассказывал мне Хартман. – У него голос точно как ваш и большой опыт. Шарлотта пока не реагировала. Мы вот думаем: может дело было в том, как вы разговаривали?

– Вы имеете в виду акцент? У меня канзасский выговор, с примесью западнобережного и поясного.

– Нет, Лаундес это перенял. Я говорил о сленге органлеггеров.

– Да, я его использую. Плохая привычка.

– Вот, может быть, в этом все дело, – он поморщился. – Но мы не можем так действовать. Это может напугать ее до того, что она полностью уйдет в себя.

– Она там уже сейчас. Я бы рискнул.

– Вы не психиатр, – заявил он.

Я отключился и задумался. Всюду только отрицательные результаты.

Шипящий звук я не расслышал, пока тот не раздался совсем неподалеку. Тогда я поднял голову, и что же – через дверь скользило в комнату парящее кресло Лукаса Гарнера. Секунду поглядев на меня, он спросил:

– Из-за чего ты такой мрачный?

– Из-за ерунды. Ерунды, получаемой нами вместо результатов.

– Угу… – он дал креслу опуститься. – Стало быть, выходит, что Тиллер-киллер не имел никакого специального задания.

– Это же все разрушает, разве нет? Я построил слишком далекую экстраполяцию на основе двух лучей зеленого света. Один бывший органлеггер пытается продырявить одного агента АРМ, а мы на основе этого расходуем десятки тысяч человеко-часов и семьдесят-восемьдесят часов компьютерного времени. Задумай они заставить нас увязнуть в этом деле, они не могли бы придумать лучшего.

– Знаешь ли, я начинаю думать, что ты воспримешь как личное оскорбление идею о том, что Тиллер стрелял в тебя потому, что ты ему просто не понравился.

Я принужденно рассмеялся.

– Вот, так-то лучше. А теперь кончай страдать по этому поводу. Просто еще одна слишком далеко идущая идея. Сам знаешь, что такое работа на ногах. В этот раз мы приложили столько усилий потому, что ставки были высоки. Окажись это правдой, сколько органлеггеров было бы замешано в деле! Мы получили бы шанс замести всех. Но если не получилось, чего ж переживать?

– А второй Законопроект о Замораживании? – сказал я, словно он сам не знал об этом.

– Да исполнится воля народа.

– В цензуру народ! Они убивают этих покойников второй раз!

Гарнер состроил странную гримасу.

– Что тут смешного? – спросил я.

Он расхохотался. Это было похоже на то, как если бы курица звала на помощь.

– Цензура. Блип. Это не ругательства. Это были эвфемизмы. Их помещали в книги или телепередачи на место недозволенных слов.

Я пожал плечами.

– Слова – штука странная. Раз уж так подходить, то “Проклятье” было в теологии специальным термином.

– Я знаю. Но все равно, звучит смешно. Когда ты начинаешь произносить “блип” и “цензура”, это портит твой мужественный облик.

– В цензуру мой мужественный облик. Что будем делать с мерзлявчиковыми наследниками? Отзовем слежку?

– Нет. На кону уже слишком много, – Гарнер задумчиво смотрел на гол ую стену моего кабинета. – Разве не замечательно будет, если мы сможем убедить десять миллиардов человек использовать протезы вместо трансплантатов?

Моя правая рука, мой левый глаз источали вину. Я проговорил:

– Протезы не способны ощущать. Я, может быть, привык бы к искусственной руке…

Ко всем чертям, у меня ведь была возможность выбора!