Безжалостные обещания
Шрифт:
Когда он, наконец, заканчивает, я слабо встаю, мое сердце все еще бешено колотится. Лука смотрит на меня, и я все еще вижу настороженность на его лице, но секс снял с него напряжение. Это я могу сказать точно.
— Если ты так извиняешься, — хрипло произносит он, — может, мне стоит почаще позволять тебе попадать в неприятности.
Я моргаю, глядя на него, прикрывая рот рукой, чтобы подавить смех, но затем он ухмыляется, и я понимаю, что он намеренно шутит. Это случается так редко, мы ссоримся и трахаемся, но, если и было чего-то, чего не хватало даже в тот краткий промежуток времени, когда все казалось нормальным, так это смеха.
Мы с Лукой редко смеялись. И когда мы оба начинаем, неуверенно, не до конца, я чувствую, что мне дается еще один крошечный проблеск того, как все могло бы быть, если бы все было по-другому. Но, конечно, это не так. И я должна помнить, что я здесь делаю.
— Я хочу остаться на ночь, — тихо говорю я, возвращаясь к своей роли, когда прислоняюсь к нему, проводя руками по его груди. — В постели с тобой. Я хочу вернуться в нашу постель.
Лука проводит рукой по моим мокрым волосам, и я чувствую, как он смягчается, теряет бдительность. Хорошо.
— Хорошо, — говорит он. — Было бы не плохо не спать в одиночестве.
Это признание, исходящее от него, удивительно. Но я не позволяю ему увидеть удивление на моем лице.
Позже, когда я лежу на своей половине кровати с выключенным светом, Лука уже спит далеко на другой стороне, я поворачиваю голову и смотрю на все пространство между нами. Было время, когда я думала, что смогу преодолеть этот разрыв. Я смотрю на лицо Луки, более мягкое во сне, и пытаюсь представить нас другими людьми.
Я пытаюсь представить его с ребенком, чего я никогда раньше не делала. Это почти невозможно сделать. Я пытаюсь представить, как он держит на руках младенца, кормит малыша с ложечки, помогает нашему сыну или дочери с домашним заданием. Ничто из этого не вяжется с образом того Луки, которого я знаю. В нем недостаточно любви ко мне или, по крайней мере, так он говорит, так что же было бы для ребенка?
Я думаю о Катерине, которую всю жизнь воспитывали в осознании того, что все, что она пыталась сделать для себя: ученая степень, образование, карьера, будет лишено смысла из-за той жизни, которую она выбрала для себя. Если бы я каким-то образом осталась с Лукой и у нас родился этот ребенок, какое будущее было бы у него или у нее? Сын был бы воспитан так, чтобы взять власть в свои руки, окунуться в ту же кровь и смерть, что и Лука. Я думаю о моем взрослом сыне, возвращающемся домой окровавленным, как это делал Лука, о том, как он пытает людей, заставляя их умолять и плакать, прежде чем убить их. Мой желудок переворачивается от тошноты, которая не имеет никакого отношения к беременности.
Но разве дочь была бы лучше? Я думаю о своей дочери, воспитанной в осознании того, что ее жизнь зависит от мужчины, от брака, что ее отдадут тому, кто окажется наиболее выгодной партией, как если бы мы жили сотни лет назад, а не в современном Нью-Йорке. Я могу точно представить, какая жизнь была бы здесь у наших детей. Это жизнь, из которой мой отец пытался вытащить меня только для того, чтобы я оказалась в ее ловушке. Я не могу позволить, чтобы моего ребенка постигла та же участь, думаю я, дотрагиваясь до своего живота в темноте, когда здесь никто не видит. Я должна быть сильнее.
Уже не в первый раз я удивляюсь, почему отец не ушел. Должно быть, это было как-то связано с лояльностью, с дружбой, с его связями с Росси и мафией, а его друг Марко расходился с его преданностью своей семье. Я чувствую, что тот же самый выбор давит на меня, потому что нравится мне это или нет, но у меня есть чувства к Луке, которые не просто ненависть. И будет нелегко не только уйти, но и предать его.
Одно дело — бежать к отцу Донахью. Совсем другое дело — бежать к Виктору и Братве.
Я переворачиваюсь на бок, крепко зажмуривая глаза. Мне нужен отдых. Мне нужно поспать. Но поскольку передо мной маячит так много неизвестного, я знаю, что это будет долгая ночь.
ЛУКА
С назначением даты конклава между нашими семьями установилось предварительное перемирие. Я никогда полностью не доверял Виктору в том, что он будет следовать негласному этикету семей мафиози, но, когда мирные переговоры неизбежны, предполагается, что насилие временно приостановлено. Я не теряю бдительности полностью, но это позволяет мне на мгновение переключить свое внимание на другие вещи, например, подготовить Ану к ее первому выступлению для Братвы.
Я дал ей имена мужчин, с которыми хотел, чтобы она познакомилась, а также клубы и бары, которые они посещают, и все остальное, что я смог о них раскопать: с какими женщинами их обычно видят, что эти женщины носят и так далее. Ана показала мне свой наряд для первого вечера на утверждение, как я и просил, облегающее черное платье, едва прикрывавшее ее бедра, с ажурными вырезами на талии и глубоким вырезом.
— Ты также хочешь посмотреть трусики или хватит и этого? — Саркастически спросила она, что я демонстративно проигнорировал. Она ясно дала понять, что не собирается быть моей покорной сотрудницей, и меня это вполне устраивает. До тех пор, пока она выполняет свою работу. И поскольку это для Софии, я уверен, что она это сделает.
София с Катериной в кинозале, смотрят какой-то дурацкий романтический сериал, а я меряю шагами нашу спальню, единственное место, где, я знаю, я не столкнусь с ними вместе. В эти дни мне нелегко смотреть в глаза Катерине, зная, что это моя рука нажала на спусковой крючок, убив ее отца, и я не в настроении для светской беседы.
Предполагается, что Ана свяжется со мной, когда уйдет позже, что, как я полагаю, будет довольно поздно. Если я не получу от нее вестей к тому времени, когда София ляжет спать, я подожду в своем кабинете, но сейчас я меряю шагами комнату, стараясь не думать обо всех возможных вариантах, при которых все может пойти не так.
Дело не только в том, что жизнь Анастасии в опасности. Дело в том, что, если ее обнаружат, и моя роль в ее отправке будет раскрыта, это приведет к взрывным последствиям. Мало того, что больше не будет никаких шансов на мир, но у Виктора также будут все необходимые основания преследовать нас с оружием в руках. Это будет война, подобной которой Манхэттен не видел десятилетиями.
Но если у нее получится, тогда, возможно, у меня будет что-то, что я смогу использовать. Что-то, что позволит мне положить этому конец. И, на мой взгляд, риск того стоит.