Библиотечка журнала «Советская милиция», 6(36), 1985 г.
Шрифт:
Лейтенант кивнул.
Встав лицом к порту, Смокотина смотрела на вытянутое серое здание, словно запоминала. Может, и впрямь запоминала. Подкатил троллейбус, и она, подхватив чемодан, вошла в него. Не суетясь, не нервничая.
Лейтенант включил зажигание, последовал за троллейбусом.
Конечной остановкой троллейбуса был железнодорожный вокзал. Здесь Смокотина сошла. Сдала чемодан в автоматическую камеру хранения и покинула здание.
— В автомат поставила. Двести сорок третья ячейка, — сказал лейтенант.
Выйдя на площадь, Смокотина села в троллейбус.
Прошли почти сутки, как Шатохин прибыл в крайцентр. Еще вчера Звонарев по телефону предупредил его, что Крутецкий купил билет на восемнадцатое на дневной рейс. К тому же пришел ответ с Украины на запрос о Крутецком. Ему сорок два года, постоянно прописан в Жидачове, имеет свой дом, не судим, приводов в милицию нет, разведен, с дочерью-подростком и бывшей женой не поддерживает никаких отношений. Закончил три курса Львовского политехнического института, в разные годы работал шофером, слесарем, печником. Последнее время калымил. О Супрунюке ничего не могли сказать, обещали сообщить дополнительно, если появится информация. Самое существенное в ответе — Крутецкий был шофером на овощной базе, когда Смокотина туда поступила. Вместе они проработали всего месяц...
На салон красоты было потрачено полтора часа. Прическа изменила ее в лучшую сторону.
Выйдя из парикмахерской, диспетчер купила букет гвоздик. По-видимому Смокотина пыталась делать себе приятное, чтобы отвлечься, не думать о главном. Да. Одна Смокотина не собиралась ничего предпринимать. Но ей пора было отправляться в аэропорт, Крутецкий вот-вот должен прилететь. Или они договорились встретиться не в порту? Похоже. Смокотина сняла плащ, села на скамейку в центре сквера.
В рации раздалось потрескивание. Лейтенант снял трубку, передал Шатохину. Из аэропорта «Южный» сообщали, что Крутецкий подходит к стоянке такси.
Шатохин машинально кивнул, дескать, ясно. Словно его кивок могли видеть. Приближался самый ответственный момент. Он поглядел на часы. Четырнадцать двадцать. Вспомнилось почему-то, что три дня назад в это самое время с Марией Ольджигиной они выехали на мотоцикле из Черданска во Фроловку. На секунду всплыло перед глазами морщинистое, озаренное доброй улыбкой лицо старой таежницы.
— Сел в такси. Ноль шесть тридцать два, — послышалось в трубке.
— На связи... Понял, — отозвался Шатохин.
— Выехали на проспект Мира, — сообщили через десять минут.
От начала проспекта до Центрального сквера три-пять минут езды. Шатохин поерзал, покосился на молчаливого невозмутимого лейтенанта: не хотелось, чтобы лейтенант замечал его волнение.
— Ноль шесть тридцать два остановилась у Центрального сквера... Крутецкий вышел из машины. Идет в сквер.
Шатохин видел припарковавшуюся в тени старого тополя около кондитерского магазина «Волгу», с которой он держал связь. Крутецкий пока не появлялся в поле зрения. Разросшиеся кусты цветущей сирени закрывали обзор.
Смокотина нервничала, поминутно поглядывала на часы, брала в руки букет, клала обратно на скамейку.
Наконец высокий черноволосый мужчина в коричневом костюме вынырнул из-за куста сирени шагах в двадцати от скамейки, на которой сидела Смокотина. Его левая рука была на перевязи, а пустой рукав заткнут в карман. В правой он держал «дипломат». Крутецкий! Из машины не разглядеть четко лица. Но в общем он был красив.
При виде Крутецкого Смокотина схватила плащ со скамейки, быстро пошла навстречу, забыв про гвоздики.
— Уходят из сквера, — сказал Шатохин в трубку, глядя на «Волгу».
Лейтенант принялся крутить баранку влево, разворачивая машину.
Через некоторое время такси остановилось в загородном аэропорту. Его пассажиров там уже поджидали сотрудники милиции. Шатохин с лейтенантом были возле камеры хранения в тот момент, когда Крутецкий протягивал в ее окошечко номерки.
Кладовщик выставил на обитую железом, отшлифованную до блеска вещами подставку два чемодана. Коричневых. Перетянутых ремнями, с рифлением на коже. Под крокодиловую.
Крутецкий отступил от окошечка, давая возможность Смокотиной взять чемоданы.
Дальше медлить не было смысла.
— Вы получили чужие вещи, гражданка, — сказал лейтенант твердым голосом. — Пройдемте в отделение для выяснения обстоятельств.
Смокотина дернулась в сторону, окликнула Крутецкого. Крутецкий хотел было вмешаться, но, передумав, направился быстрым шагом к выходу. Однако возле двери его ожидали двое в штатском.
В комнате милиции Шатохин приказал положить чемоданы на стулья и раскрыть их. Смокотина повиновалась. Дрожащими пальцами принялась расстегивать «молнии». Крышку Шатохин откинул сам. Под полиэтиленовой пленкой виднелись меха. Оперуполномоченный запустил руку в чемодан и наткнулся на кирпич.
— Зачем же рядом с такими ценностями и... стройматериал? — усмехнулся Шатохин, вынимая кирпичи.
Крутецкий угрюмо промолчал.
— Это не наши вещи. Тут произошла какая-то ошибка, — срывающимся голосом заговорила Смокотина. — Скажи им, Петр. Это не наши вещи! — еще раз громко повторила она.
— Помолчи, Олимпия! — тихо сказал Крутецкий.
Здоровой рукой он пошарил в карманах пиджака, вытащил оттуда две пачки денег и положил на стол.
— Остальное в «дипломате», — промямлил он еле слышно.
От неловких движений боль в сломанной руке усилилась. Он поморщился, пережидая приступ, опустился на стул и уставился в одну точку на паркетном полу.
Николай Ярмолюк
ЧУЖАЯ БЕДА
Повесть
ТАКОГО в районе еще не случалось: за ночь были обворованы две колхозные кассы. Прошло несколько дней, а напасть на след преступников не удалось. Знали лишь, что в обе конторы они проникли через двери, отперев их, как и сейфы, отмычками.