Библиотека Дон Кихота
Шрифт:
Нечто подобное в 20-х и 30-х годах прошлого столетия произошло и с русским профессором Ляпишевым. Только он, вслед за Унамуно, мог сказать: «У меня болит Россия».
И как его брат по духу в далекой Испании, Ляпишев начинает свои бесконечные странствия по России. Один отправляется в хождение по Испании, а другой — по России, чтобы познать живую и не пострадавшую от превратностей исторических судеб душу испанского и русского народов, чтобы приобщиться к жизни этих народов, текущей под официальной историей, пытаясь разгадать тайну парадоксального исторического сближения Испании и России.
— Ну, и как: разгадали?
— Иронизируете, господин профессор?
— Отнюдь. Просто пытаюсь понять, в чем суть ордена
— Не беспокойтесь вы так. Я же сказал, что у нас все под контролем. Пока мы здесь с вами беседовали, труп благополучно убрали. Вы не найдете в своем номере даже следов недавней борьбы. Хотите? Можете сами в этом убедиться. Пройдемте в ваш номер и уж там продолжим нашу беседу. Я думаю, так будет спокойнее.
Прошли. Посмотрели. Трупа в номере не оказалось. А на тумбочке в хрустальной вазе появились три алые розы.
— Видите, господин Воронов, вам совершенно нечего бояться. Хотите совет?
— Хочу.
— Забудьте про труп.
— Как это?
— Представьте, что это сон. Кошмарный сон. И не было никакого трупа. Вот и все. Даже с юридической точки зрения вы не несете никакой ответственности. Вас оправдали бы в любом случае. Самооборона. Свидетелей мы бы вам обеспечили. Уверяю вас, наши адвокаты вызволили бы вас и из более крупной переделки.
Воронов принялся со вниманием рассматривать свой номер. Он поразил его чистотой и безупречным порядком. Тайное общество Странствующих рыцарей отличалось на редкость слаженной структурой и порядком. В этом чувствовалось что-то военное. Так все преобразить, создать видимость нормального существования да еще с каким-то чувством юмора: розы в хрустальной вазе, словно букет на могиле покойного.
В этом контексте деятельности организации, подобной ЦРУ, пространные рассуждения филолога-рыцаря о жизни и деятельности Унамуно показались какими-то фарисейскими. И Воронов неожиданно вспомнил 70-е, времена российского диссидентства. В КГБ были такие специалисты. Они могли рассуждать на любые философские и богословские темы. Они могли производить впечатление вдумчивых, тонких и глубоких собеседников, прекрасно осведомленных во всех областях знаний. В КГБ умели готовить специалистов высокого уровня. Но именно эти интеллектуальные подонки и ловили души неопытных и наивных интеллигентов в свои сети. Чаще всего эти ребята были необычайно обаятельными. Их специально учили и этому.
Кто знает, может быть, этот так называемый рыцарь в прошлом агент внедрения, подготовленный в КГБ? А что? Испано-говорящий обаяшка. На филфаке таких очень любили. Их пасли, к ним присматривались, а затем в один прекрасный момент предлагали вступить в органы и после окончания института начинались уже университеты совершенно иного толка.
Кто знает, может быть общество Странствующих рыцарей и началось когда-то как собрание наивных испанских интеллигентов. Но вот после падения диктатуры Франко, когда в Испанию хлынула волна российской эмиграции, а это было в конце 70-х, и КГБ был еще очень силен, сюда, в Иберию, перебрались дети тех, кого вывезли во время гражданской войны, и, с позволения сказать, дети эти оказались детьми зла, а проще говоря, агентами внедрения. Отсюда эта слаженность, эта четкость действий, жестокость, цинизм и безупречная осведомленность.
И Воронову от всех этих мыслей заметно поплохело, но виду он постарался не подавать.
— Хосе. Просто Хосе, — протянул неожиданно руку обаяшка.
— Евгений. Просто Евгений, — ответил Воронов.
Успокаиваться в сложившейся ситуации было явно преждевременно.
— Я все-таки хотел бы побольше узнать об Унамуно и о созданном им ордене Странствующих рыцарей.
— Вы хозяин. Я гость. Позвольте присесть?
— Садитесь, —
Устроившись поудобнее, Просто Хосе продолжил, словно и не прерывался, с того же самого места.
— Еще в эссе «Рыцарь Печального Образа» Унамуно говорил о том, что Дон Кихот — это самый подлинный и глубокий символ испанской души. Эту мысль разделяли многие современники Унамуно, искавшие в образе Дон Кихота ключ к решению испанской проблемы. Одни видели в нем ошибку испанской истории, «бесплодный маразм», другие — великий национальный миф, символ католической испанской монархии, рыцаря Бога, бьющегося против времени и всего мира, дабы утвердить веру в идеал, отходящий в прошлое. Первая точка зрения, на счет безумия, принадлежала Ортега-и- Гассету, а вторая, об идеале, — Рамиру Маэсту.
В 1906 году в свет выходит эссе Унамуно «Путь ко Гробу Дон Кихота».
— Это, я так полагаю, — неожиданно вмешался профессор, — следовало расценить как призыв к новому Крестовому походу, а самого Дон Кихота Унамуно связывал с образом Христа?
— Ваша правда, профессор. Но это был не просто Христос, а Христос исключительно испанский и в этом, как говорят сейчас в России, вся фишка и состояла.
— Интересно. Продолжайте, пожалуйста.
— Охотно. В эссе «Путь ко Гробу Дон Кихота» Унамуно жаждет воскресения Безумного Рыцаря и объявляет войну всем, кто предпочел бы, чтобы он мирно спал в своей могиле, а не разъезжал бы по Испании. Он писал, что следовало бы предпринять Крестовый поход, дабы отвоевать Гроб Рыцаря Безумств у завладевших им вассалов Благоразумия. Естественно, они станут защищать свой беззаконный захват, тщась с помощью множества испытаннейших доводов разума доказать, что право на охрану святыни и поддержания ее в порядке принадлежит им. Ведь они охраняют ее для того, чтобы Рыцарь не восстал из мертвых. Отвечать на их благоразумные доказательства следует руганью, градом камней, яростным криком, ударами копий.
Начало этому Крестовому походу положила книга «Жизнь Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведра, объясненная и комментированная Мигелем де Унамуно». Это случилось в 1905 году. С этого момента мы и начинаем отсчет существования нашего ордена. Сейчас у нас на дворе 2002 год. Считайте — 97 лет.
В этой книге Унамуно возвещает о том, что Дон Кихот не менее реален, чем сам Сервантес.
— И как же он это доказывает? — спросил Воронов, от волнения даже вскочив с кровати.
— Очень просто, — продолжил обаятельный испанец. — По Унамуно, тот, кто в трагическом столкновении с реальностью и вопреки всем доводам разума сражается за идеал, тот, кто верит и действует соответственно своей вере и обладает жизнью и реальностью. Тогда как новоявленный «средний человек», «социальный атом» современной цивилизации, «человек массы», как назовет его Ортега-и-Гассет, это обыденное существо, это подобие человека, которое бежит всего трагического, не является ни живым, ни реальным человеком. Он клоп, паразит, мошка. И во всем виноваты эти самые клопы.
— Поясните, не понял?
— Охотно, профессор. «Человек массы», «социальный атом», а таких, согласитесь, 90 %. Так вот, этот «социальный атом» живет в состоянии изолированного индивида. Такой, с позволения сказать, человек не видит, не слышит, не осязает, не обоняет и не ощущает на вкус больше, чем это необходимо для того, чтобы жить и сохранять себя. Если он не различает оттенков цвета ниже красного и выше фиолетового, то наверное по той причине, что для сохранения своей жизни ему достаточно тех оттенков, которые он различает. Наши чувства, по Унамуно, суть не что иное, как аппараты упрощения, устраняющие из объективной реальности все то, что нам нет необходимости познавать для того, чтобы использовать объекты для сохранения своей жизни.