Библиотека Дон Кихота
Шрифт:
В благодарность Алонсо Кихано и рассказал своему новому другу Мигелю о Книге, которая по воле случая оказалась в его библиотеке и которая свела его с ума. Возникла пара: Проводник, или тот, кто вступил в непосредственный контакт с опасным объектом неземного происхождения и взял на себя всю его разрушительную мощь, и Свидетель, то есть человек, непосредственно в контакте не участвующий, но способный зафиксировать переданную информацию и донести ее в адекватном виде до людей. Понятно, что Свидетелю выпадают все лавры открытия. Ему и слава и бессмертное имя писателя всех времен и народов, а Проводник — отработанный материал, образ сумасшедшего мудреца, вызывающего и жалость и восхищение одновременно.
Комментаторы считают, что сюжет романа повторяет некоторые фабульные коллизии «Амадиса Гальского». Но это можно расценить лишь как прикрытие, как попытку увести читательское внимание от другой, более значимой Книги. Известно, что роман повторяет и многие другие рыцарские романы, например, «Тирант Белый», «Неистовый Роланд», «Рыцарское зерцало» и многое, многое другое.
Если предположить, что за приключениями Дон Кихота скрывается другая, более пассионарная и более древняя Книга, Книга-матрица, то вполне можно допустить мысль, что сумасшедший идальго в приливе благодарности мог и проболтаться алжирскому пленному о ЕЁ существовании.
Алонсо Кихано и алжирского пленника связала близкая судьба: их руки претерпели страшную боль. Но почему рука? Для этого стоит взглянуть на роспись Секстинской капеллы, сделанной Микеланджело. Бог создает Адама: рука Бога вот-вот коснется руки первочеловека. Это жест творения. Сервантес прожил в Италии много лет. Он возвращался из этой страны на галере «Солнце», когда и попал в плен к алжирским пиратам. Сервантес вполне мог видеть эту знаменитую роспись и этот фрагмент с рукой Бога. А до этого судьба уже наградила Мигеля раной и увечьем, полученным им в битве при Лепанто. Наверное, Сервантес, стоя в знаменитой капелле, задрав голову вверх, внимательно вглядывался в простертую божественную длань и потирал при этом свою увечную конечность. Руки тянулись друг к другу. Встреча была неизбежной.
— Ба! — вдруг не выдержал издатель Безрученко. — Да у нас Грузинчик-то безрукий как бы. По-вашему получается, что ему и карты в руки. Вижу — лететь ему в Испанию. Лететь как пить дать! А, случайно, моя говорящая фамилия с этим никак не связана? Может, по этому мне такой и сон давеча приснился, а, с рукой-то? Шутки шутками, господа, а она, рука, у меня болеть продолжает. Надо процедуры какие-нибудь поделать… Все, заболтался я тут с вами. Все это очень интересно, но я с рукой-то, пожалуй, к врачу пойду. А вы, Стелла Эдуардовна, нашему консультанту гонорар сейчас же выпишите. Он у нас тоже вроде романиста.
— Вы нам все-таки не поверили, — печально заметила секретарша.
— Не поверил, потому что я реалист. Посудите сами: положим, вы нашли эту самую редкую книгу. Она наверняка стоит миллионы долларов. Это же раритет. Кто ее вам просто так позволит вывезти из страны? Никто. Если вы задумали воровство, то за дело должен взяться криминал. Неужели вы всерьез считаете, что крутые ребята вам оставят хоть малейший шанс? Они сами завладеют раритетом или предложат такого отступного, что придется забыть об этом как о кошмарном сне. Итак, профессиональное похищение раритета, переправка его через две границы и таможни — все это серьезная головная боль и серьезнейшие финансовые затраты. А выгода, конечная выгода, представляется мне, уважаемая Стелла Эдуардовна, весьма сомнительной. Извините, но вы меня не убедили.
— Но почему же обязательно воровство, Леонид Прокопич? Нет, я понимаю, конечно, что Вы привыкли решать все проблемы быстро и по-своему, но можно ведь пойти и легальным путем, не привлекая братков.
— Как это? — терпеливо поинтересовался бизнесмен.
— Очень просто. Об истинной стоимости раритета, как мне представляется, никто и не догадывается. В этом наше преимущество. Более того, раритет явно вплетен в какое-нибудь не столь уж ценное издание или манускрипт. Он «живет» под другим именем, под другой личиной. Не забывайте, что наш артефакт не совсем обычный. В руки просто так он никому не дастся. Его инкогнито нам только на руку. Заметьте, что вы и сами не верите в его особые свойства. В них очень трудно поверить. Если кому-то рассказать, почему мы ввязались в эту авантюру, то большинство людей только у виска пальцем повертит и больше ничего: сумасшедшие библиофилы. Я уверена, что по своему внешнему виду Книга настолько неприметна, что ни один эксперт не заподозрит неладное. Да, вы выложитесь на крупную сумму, может быть, до 300 000 долларов, но уверяю Вас — игра стоит свеч. По сути дела, за эту сумму вы купите все запасы наркотических средств планеты и все компьютерные технологии в придачу.
Если Книга находится в частной коллекции, то с владельцем можно спокойно договориться и за гораздо меньшую сумму, официально оформить все документы — и путь открыт. Если же это государственное хранилище, то и на официальном уровне можно пойти путем обмена историческими ценностями. Здесь, конечно общая сумма может возрасти. Но она при всех раскладах не превысит полумиллиона. А, главное, никто ничего не заподозрит: все решат, что это блажь магната-издателя. Купили же таким образом за границей пасхальные яйца Фаберже и ничего, сошло с рук. Выдали это за проявление патриотических чувств. Великолепный пиаровский ход. Нечто подобное может предпринять и наше издательство: из патриотических чувств мы обогащаем наша Государственную библиотеку, Ленинку то бишь, редким изданием, но с правом на 25 лет, скажем, пользоваться этой книгой лишь авторам, или автору, заключившему контракт с издательством «Палимпсест». В любом случае Вы не проиграете: раритет такого уровня всегда можно перепродать. Каждый скажет Вам: вложить деньги в культурные ценности значит пустить их в рост. Пройдет очень короткое время и раритет будет стоить уже не полмиллиона, а гораздо больше. Вы ничем не рискуете, Леонид Прокопич, вы просто выгодно вкладываете деньги, а если повезет, то становитесь сказочно богатым человеком. У Вас есть немало друзей и в правительстве и в Думе. Главное, найти объект, безошибочно определить, что это именно Он, а там уже настанет другой этап операции. Задача законного приобретения Объекта и его переправки сюда, в Россию, будет решаться особо, Леонид Прокопич. К услугам криминала, я Вас уверяю, мы обратимся в самую последнюю очередь, если в этом, вообще, возникнет необходимость.
— Ну, а лично вам, Стелла Эдуардовна и вам, господин Сторожев, от всего этого какая выгода?
На это секретарша и консультант заговорщически переглянулись.
Испания, XVI век
До постоялого двора Мигель добрался лишь к рассвету. Все спали, и ворота по этой причине были наглухо закрыты. Барабанить и будить постояльцев показалось делом невыгодным. Денег почти не осталось. Алжирский плен — предприятие расточительное. Пытаясь выкупить двух братьев, его, Мигеля, и Родриго, семья вконец разорилась. Вряд ли настырному бедняку да еще в одежде алжирского раба были бы рады в такой час на постоялом дворе.
Оставалось терпеливо ждать рассвета у ворот. И Мигель смирился с этой участью. Гостиница называлась Вента де Квесада.
Надвинув шляпу на глаза и прислонившись спиной к ограде, он устало сполз на землю и решил подремать несколько часов, пока не откроют ворота или пока не попадется куда более знатный постоялец.
Сон у Мигеля последние несколько лет был один и тот же. Начинался он так: доска в два фута шириной. Команда: «На абордаж!» Друзья бросаются первыми. Сраженные пулями, они падают в море. Наступает его очередь. Он ставит ногу на доску. Боль. Нестерпимая боль, и он падает. Падает. Но не вслед за друзьями — в море, а на палубу своего корабля. Его ранили. Ранили в руку. И рука теперь болит. Особенно по ночам.
А потом, как обычно, начинал сниться алжирский плен. Там его все звали «одноруким». Это в честь раны, полученной в сражении при Лепанто.
Безотрадное зрелище представляла собой алжирская тюрьма. Ничем не застроенный, огражденный стеною четырехугольник, в котором скучены были плохо одетые и праздные люди, — совершенное подобие скотного двора, где каждая голова была оценена особо. Люди здесь изнывали от палящего солнца, тоски и безделья, сосредотачивая все свои помыслы на одной и той же idee fixe — на ожидании выкупа. Выкуп здесь был единственным предметом всех разговоров. Некоторые не выдерживали и сходили с ума. Тогда, наверное, Мигель и научился по-особому относиться к несчастным, утратившим рассудок. Так они убегали от жестокости мира. Как можно судить их за это? В своей поврежденной алжирской жарой голове, умалишенные находили всему какое-то свое оправдание и им становилось легче. Отчаявшись дождаться выкупа, сумасшедшие придумывали себе огнедышащих драконов, белых лучезарных воинов, Пречистых Дев, которые обязательно должны были явиться к ним на выручку, ибо денег на выкуп все равно, все равно не дождаться. В глубине души Мигель и сам понимал, что эти сумасшедшие, возможно, и его судьба и судьба брата Родриго. Отцу было не собрать положенной суммы. Пройдет еще короткое время и останется лишь ждать прихода лучезарного воина, или Пречистой Девы, беспрестанно творя Ей молитвы и вызывая лишь жалость у своих товарищей да ненависть у мусульман и их прозелитов: кому охота терять свои деньги? Именно таких сумасшедших чаще всего и сажали на кол. Дело в том, что не все из них были тихими. Всё зависело от выбранного образа Спасителя. Пречистая Дева — это одно, но лучезарный воин — совсем другое. Не выдержав, психи начинали буйствовать: им казалось, что на горизонте вдруг появилась целая эскадра, которая спешила к ним на выручку и на флагманском корабле они без всякой подзорной трубы различали своего Спасителя. Он сидел на коне, и конь стоял прямо на палубе. Сидел и давал знать бедному сумасшедшему рукой, что спасение прибудет с минуты на минуту. Бедный псих начинал беспокоиться, призывать к оружию, в отчаянии нападал безоружный на стражу и на следующий день его сажали публично на кол, не замечая даже, что короткий период возбуждения вновь сменялся обычной апатией.