Библиотека мировой литературы для детей, т. 29, кн. 3(Повести и рассказы)
Шрифт:
— Не надо. Не смей.
Он тотчас отпустил.
«Без слов. Ни красивого слова, ни нежного слова».
Грязный, сырой, темный вечер. Темное гульбище. Опорные столбы немо выстроились, как часовые.
— Странно, — сказала Катя. — Странный мне все снится сон. Один и тот же повторяется. Иду. Какая-то незнакомая местность. Дерево среди поля, одно какое-то незнакомое дерево. Вдруг небо темнеет, все темнеет вокруг, а дерево начинает шататься и биться, вскидывает сучья вверх, будто руки, будто молит. И я оглядываюсь и вижу: черная туча низко несется по небу, сейчас накроет меня. Я хочу бежать, а ноги не бегут. И такой ужас, ужас! И от тучи, и от того, что дерево будто кричит. Такой ужас. И… просыпаюсь.
— Старухи сны перебирают по праздникам на завалинках от нечего делать, — сказал он с кривой усмешкой, не глядя.
— Какой же ты нечуткий, грубый, — гневно изумилась она.
— Какой есть.
Она быстро пошла прочь, наклоня голову. Под ногами чавкал растаявший снег.
Катя протянула руку из-под одеяла, на ощупь взяла с тумбочки вчерашний листок. Утро, светло, но она, прячась от Лины под одеялом, читала листок.
«С неприветного, нахмуренного неба звездочки-снежинки белые слетают…»
Снежинок не было. На крышах еще лежал нерастаявший снег, а деревья обнаженно, вечерне чернели. Ноги промокли, подметка на левой туфле прохудилась, вот уж некстати дыра. В общем, настроение стихов соответствовало ее вчерашнему упадочному настроению.
«…И на серую, нерадостную землю падают и тают…»
Чепуха! Сентиментально. Старомодно. Сметь писать такие строчки, когда есть Блок! А рифмы? Обратите внимание на рифмы. Убожество.
Стоп!
Это Лина, также лежа на кровати, подзубривая записи лекций, уследила за Катиным чтением.
— Что там у тебя? Что за листок?
Лина подозревала объяснение в любви. А если, напротив, полный разрыв? Лина готова лететь на помощь, не дать разбиться едва пробудившемуся чувству. Что чувство пробудилось в Кате, Лина уверена, в этих делах она разбирается. Короче говоря, она успела выхватить у Кати неразорванный листок и, не веря глазам, восхищаясь, читала вслух:
С вышины несясь, резвяся и играя, Грязной осени они не знают, И, с далеких облаков слетая, О земле мечтают.— Катя, замечательно, как хорошо! — с чувством сказала Лина. Катины стихи растрогали и взволновали ее. Что до рифм, разве суть в рифмах? — Грустные стихи. Катя, а хочется иногда погрустить. Бегаешь, бегаешь по всяким делам, а потом сядешь, раздумаешься — и так станет грустно. Отчего? Сама не знаю. Вспомнишь гармонику… У нас парни с гармоникой ходят, заведут старинную песню, за сердце хватает… Почему-то от музыки горестно как-то и хорошо. Катя, к тебе вернулся твой писательский талант, — торжественно заключила она.
— Брось, какой там талант!
— Вернулся. И мы не дадим ему глохнуть. Учителей тысячи, а поэтов, советских я имею в виду, один-два и обчелся.
— Зато какие! Есенин! Блок…
— Ну, два. А еще?
— Маяковский. Демьян Бедный. Казин. Орешин.
— Все равно не хватает. Катя, твое стихотворение о снежинках мы поместим в первом номере нашего литхудожественного журнала «Красный педагог». Вот будет фурор! Пока материала немного, все больше статьи, публицистика воспитательного характера. Необходимо, кто спорит? Но без стихов и прозы журнал не журнал. Катя, напиши плюс к стихотворению прозу. Даю срок две недели. Вот что еще. Надо в конце концов общественную нагрузку для тебя подыскать. Доклад само собой. Журнал само собой. Подыщу тебе такую нагрузку, что ах! — на весь техникум гром. Идея. Организуем кружок декламации… Кружок декламации для будущих учителей ведет Катерина Бектышева. Звучит?
— Звучит, — засмеялась Катя.
Умора с Линой. Вечно бушует, неугасимый вулкан. Энергия так и плещет из нее, как во время извержения лавы из кратера.
В разгар пылкой Лининой речи, когда, наспех натягивая различные принадлежности туалета, она спешила мчаться к Коле Камушкину согласовать с ним уйму неотложных вопросов, вошла член кухонной комиссии Клава Пирожкова. На лице ее ясно читалось выражение утомленной ответственности. Дело в том, что, хотя сегодня воскресенье и другие вольны лишний часок поваляться в постели, она, Клава Пирожкова, даже в выходной день не может позволить себе этой вольности. Праздник не праздник — стой на посту! Но кроме привычного выражения: «Ах, с ног сбилась на общую пользу!» — кроме того, Лина и Катя заметили: что-то необычное написано сегодня на остреньком Клавином личике, многозначительность какая-то, тайна, которую хочет — хранит, захочет — откроет. Лина мигом сообразила: Клавка что-то проведала.
— Тоже узнала? От кого? — наугад спросила Лина.
Клава опешила. Наступление было слишком молниеносно, ударно, безошибочно в смысле стратегии.
— От кого? Все только и говорят.
— Не может быть, чтобы все говорили. О чем?
— О чистке. О чем же еще?
— Чего-чего? — не понимая, нахмурилась Лина.
Тут Клава догадалась, что ее провели, хитростью раньше времени выудили ей известное, а другим пока нет, не дали поважничать, подразнить.
А все Акулина. Лина-Акулина, солдат в юбке из деревни Серы Утки!
— Назначена чистка. Из центра приезжает комиссия. Будут проверять идеологию.
Все-таки она добилась эффекта. И, убедившись в этом, развязала платок, аккуратно повесили шубку на гвоздь, села на койку, вытянула руки между колен, помедлила и с интригующей улыбкой: — А еще…
— Что еще?
— Будут чуждый класс вычищать.
Молчание.
Обе поглядели на Катю. Светленькие Клавины бусинки скользнули с неясным смешком и убежали в сторону.
Лина глядела долго, внимательно, словно что-то впервые распознавая в ней.
— Итак, решено, Катя, — с новым приливом энергии заговорила она. — Ты ведешь с первым курсом кружок декламации. Очень важное для нас мероприятие. И ценно, что инициатива твоя. Пока!
Она накинула пальто и унеслась. Клава легла на койку, подложила под щеку ладонь и, прислонив к тумбочке раскрытый учебник, погрузилась в науку. Любопытство мешало ей сосредоточиться, прямо-таки распирало ее. Она поглядывала поверх учебника на Катю, стоявшую возле своей койки вроде как в столбняке.
— Не очень переживай, — покровительственно сказала Клава. — Все-таки у тебя трудовой стаж, хоть недолгий, все-таки стаж.