Библия для детей. Стихи русских поэтов на библейские мотивы

Соколов Александр Алексеевич

Торжественный вход Господа во Иерусалим

Забрезжился восток сиянием багряным, И за долиною, окутанной туманом, Открылися стена, ворота, башен ряд. То Иерусалим виднелся. Аромат Проснувшихся цветов, и ветерка дыханье, И солнечных лучей приватное сиянье Сливались с звуками поющих голосов. И блеском залита была вся даль лугов. Тут молвили мужи: «Оставьте труд суровый!» И жены, полные кувшины опустив, Повиновались им. В душе какой-то новой И светлой радости почувствовав прилив, Они запели все, а в рощах птичек стая Кружилась, песнью их волшебной оглашая. Но вдруг замолкло все. Предчувствием полны, Глядели женщины каким-то влажным взором В сияющую даль. За мрачным косогором, Среди молчаний и полной тишины, Другие голоса звучали дивным хором. Небесной песнею казался их напев, Проникший сладостно в сердца невинных дев. «Ликуйте! Тот, Кого вы ждете и о Ком Тоскуете, – Его с собою мы ведем. Он – избавитель душ и свет неизреченный. Мы следуем за Ним и в этот день священный К народу верному приводим мы Царя, Над

чьей главой звезда затеплилась, горя. В Его короне все соединились царства, Он властен покарать и грех наш, и коварство, Но Он прощает нам и ждет любви одной, Он с миром к нам идет и с радостью святой; Утешит горести Рахили он и Сарры, И скипетра Его могучие удары Разрушат древний змий и змия сокрушат. Отрадней, чем цветов душистых аромат, Нам имя Господа, а над Его главою Немолчной небеса исполнены хвалою. Он – более, чем царь. Он – победитель зла, Он – свет, Он – истина, Он полон благодати, Осанна же Ему! Хвала Ему, хвала!» Замолкло пение, и тут узреть могла Толпа, как ехал Он, сидящий на осляти. Раздвоились власы вокруг Его чела, Был ясен взор очей благих и просветленных, И дети шли пред Ним с пучком ветвей зеленых, И были женщины цветами убраны. Народа тысячи глядели со стены И кровель городских, бежали пред толпою И матери с детьми грудными на руках Их поднимали вверх с молитвой на устах… Казалось, тайною Он полон был святою, И многие пред Ним одежды расстилали, И старцы вслед Ему «Осанна!» восклицали. «Благословен Грядый! – звучало над толпой, – Вот Он, принесший нам с Собою искупленье!» А Он задумчиво глядел на их стеченье, На ветви над Главой священною Его, На яркий солнца свет, на блеск и торжество, На эти перед Ним простертые одежды, На лица, полные восторга и надежды, На всех, Учителя пришедших лицезреть, И Он сказал Себе: «Я должен умереть!»

Кесарево – кесарю

Коснея во лжи, коварстве и обмане, Задумали Христа продиане И фарисеи уловить в словах И молвили: «Тебе неведом страх Пред кем-либо – не искушаясь ложью, Ты всем в лицо глаголешь правду Божью, – Подай же нам по совести совет: Платить ли кесарю нам подати иль нет?» И Он сказал: «Хитры вы свыше меры, Что искушаете Меня, о лицемеры? Подайте Мне одну из сих монет! Чья надпись тут и чье изображенье?» – То надпись кесаря! – ответили в смущенье. – Отдайте ж кесарю – что надлежит ему, А Божье – Господу отдайте своему! – И посрамилися враги Его ответом, И втайне смерть Его решили все при этом. О. Н. Чюмина

Тайная вечеря

Спускались тени с небосклона, Вечерний сумрак наступал, Когда Христос в стенах Сиона С учениками возлежал. И говорил Он им с тоскою: – Еще Сион не встретит дня, Когда греховною рукою Один из вас предаст Меня! И все исполнились печали, Внимая Божеским речам, И беспокойно вопрошали: – Не я ли, Господи, предам? Ответил Он с тоской во взоре: – Сын Человеческий идет, Он будет предан, но – о, горе Тому, кто Сына предает. – Тогда Иуда и предатель Спросил Его: «Не я ль предам?» И отвечал ему Создатель: – Ты говоришь об этом сам! И. К. П.

Динарий. (Евангелие от Матфея 22:15–22)

Ночь в саду Гефсиманском

Над Елеонскою горою Царила полночь; все кругом Объято было мирным сном И безмятежной тишиною. И Гефсиманский сад дремал. Его платаны и миндали Недвижно в сумраке стояли, И лишь украдкой пробегал По их верхушкам напоенный Благоуханьем ветерок, И, лунным светом озаренный, Местами зыблился листок. И там, под гнетом жгучей муки, Простерт во прахе Он лежал И, воздевая к небу руки, Вопя и плача, восклицал: – Душа Моя скорбит смертельно… Владыко Правый! Отче Мой! Я неуклонно, безраздельно Носил доселе крест святой. Но ныне… о Владыко света, Тяжел, тяжел мой крест!.. Воззри На муки тяжкие мои – Да идет мимо чаша эта!.. – Так Он молился и рыдал, И руки к небу простирал, А в отдалении лежали Ученики Его и – спали… – И эти спят, объяты тьмой!.. От них, от лучших, нет ответа… Воззри, о, Авва Отче Мой! Да идет мимо чаша эта!..

Моление о чаше

В саду Гефсиманском стоял Он один, Предсмертною мукой томимый. Отцу Всеблагому в тоске нестерпимой Молился страдающий Сын. – Когда-то возможно, Пусть, Отче, минует Мя чаша сия, Однако да сбудется воля Твоя… – И шел Он к апостолам с думой тревожной, Но, скованы тяжкой дремой, Апостолы спали под тенью оливы, И тихо сказал Он им: «Как не могли вы Единого часа побдети со Мной? Молитесь! Плоть немощна ваша!..» И шел Он молиться опять. – Но, если не может Меня миновать – Не пить чтоб ее – эта чаша, Пусть будет, как хочешь Ты, Отче! – И вновь Объял Его ужас смертельный, И пот Его падал на землю, как кровь, И ждал Он в тоске беспредельной. И снова к апостолам Он подходил, Но спали апостолы сном непробудным. – И те же слова Он Отцу говорил, И пал на лицо, и скорбел, и тужил, Смущаясь в борении трудном!.. О, если б я мог В саду Гефсиманском

явиться с мольбами И видеть следы от божественных ног, И жгучими плакать слезами! О, если б я мог Упасть на холодный песок И землю лобзать ту святую, Где так одиноко страдала любовь, Где пот от лица Его падал, как кровь, Где чашу Он ждал роковую! О, если б в ту ночь кто-нибудь, В ту страшную ночь искупленья, Страдальцу в изнывшую грудь Влил слово одно утешенья! Но было все тихо во мраке ночном, И спали апостолы тягостным сном, Забыв, что грозит им невзгода, И в сад Гефсиманский с дрекольем, с мечом, Влекомы Иудой, входили тайком Мятежные сонмы народа! А. Н. Апухтин

Явление ангела. (Евангелие от Луки 22:39–46)

Иисус в Гефсимании и Иуда Предатель

Уж давно ночная тень В тучу черную сгустилась, И сменив усталый день, Ночь на землю опустилась. Сном забылся мир страстей… Но в пустыне необъятной Где-то слышен звон мечей, Где-то слышен говор внятный! В это время, полный слез, В сердце чувствуя тревогу, В Гефсимании Христос Возносил молитвы Богу. Пред Всевышним лик склоня, Он молился: «Отче света! Если можно, то Меня Пусть минует чаша эта!» Но тяжелый час настал! Окруженный массой люда, Пред Спасителем предстал С фарисеями Иуда. Чувством страсти и любви К злату тленному волнуем, Он, промолвив: «О Равви!», Предал Бога поцелуем. В. В. Жуков

Отречение Петра

Когда Учитель был пленен, Ученики его бежали; Лишь Иоанном увлечен За Ним Петр следовал в печали. Среди широкого двора Первосвященника, усталый, Он опустился у костра. Народ безумный, одичалый, Шумя, теснился вкруг него… И вот, вглядясь в лицо его, Один сказал: «Тебя заметил Я там, в саду… И ты был с Ним…» И ученик Христа, томим Тревогой тайною, ответил: – Нет, нет… до нынешнего дня, Клянусь, Его не видел я!.. – И трижды это отреченье Он произнес. И в то мгновенье, Когда он смолк, бросая вкруг Свой взор в тревоге и смущенье, Невдалеке пропел петух… И внемлет Петр – дрожит, бледнеет… На грудь склонилась голова… Он вспомнил вещие слова: «Петух едва пропеть успеет На утро рокового дня – Ты отречешься от Меня».

Терновый венец

Шумит озлобленный народ, Повсюду крики исступленья: Пилатом выведен был Тот, Кто в мир с собой нес искупленье. Страдальца кроткого жалел Давно слуга суровый Рима. В Пилате память давных дел Была душой его хранима, И вот Его он показал Толпе, озлобленной, лукавой, И выбрать ей он приказал Меж тем Страдальцем и Вараввой. Увы, увы! Надежды нет! Не ждать Ему ее от черни; Еще не брезжил утра свет, У палачей готов был терний, Орудья казни налицо, Едва вступил Он на крыльцо. Пилат промолвил палачам: – Его я отдал ныне вам! Исполнен приговор суровый, И на Спасителя-Христа, Чья жизнь была всегда чиста, Возложен был венец терновый.

Страсти Господни

Зачем не в то рожден я время, Когда меж нами, во плоти, Неся мучительное бремя, Он шел на жизненном пути? О, если б мог я лобызать Лишь край святой Твоей одежды, Лишь пыльный след Твоих шагов! О мой Господь, моя надежда, Моя и сила, и покров! Тебе хочу я все мышленья, Тебе всех песней благодать, И думы дня, и ночи бденья, И сердца каждое биенье, И душу всю мою отдать! Не отверзайтесь для другого Отныне вещие уста – Греми лишь именем Христа Мое восторженное слово! Граф А. Толстой

Се – человек!

Толпа озлобленная страстно, Как зверь, ревела вкруг дворца; Пред ней Того, Кому подвластно Земля и небо, Кто сердца Пленял и влек, уча смиренью, Познанью Высшего Творца, Привел Пилат, но озлобленью Толпы не виделось конца. Она ревела; так в пустыне Голодный зверь порой ревет… – Распни, распни Его ты ныне! – Кричал толпившийся народ. Тут были юноши и дети, Тут были старцы; все они Кричали так в мгновенья эти: – Распни Его, распни, распни! Ужели в странном ослепленье Сердца людей не тронул Тот, Кто был в восторженном томленье Недавно встречен у ворот Столицы древней Иудеи Как царь вселенной и Кому Освирепевшие злодеи Проклятий ныне слали тьму? Толпу окинув грустным взором, С тяжелым в голосе укором Сказал Пилат: «Се – человек!» Толпа в ответ: «Распни! Навек Пусть кровь Его на нас пребудет, Падет на наших пусть детей, И клятвы этой не забудет Отныне каждый иудей!..» Вздохнул Пилат… Омывши руки, Страдальца отдал он на муки… А. И. Красницкий