Бич Божий
Шрифт:
– Это я указал на тебя Гусирексу, Маркиан.
– Пока не знаю, благодарить мне тебя, светлейший Авит, или проклинать.
– Твой выбор, нотарий, – спокойно сказал Авит, жестом приглашая гостя садиться.
Маркиан опустился на стул как раз напротив римлянина. Авит не спешил с откровениями, а византийцу тем более не следовало распускать язык. Обвинять римского нотария в измене он не собирался. Авит пошел тем путем, который счел для себя подходящим.
– Один варвар стоит другого, – спокойно произнес римлянин, намекая сразу и на Гусирекса, и на Аспара.
В ответ Маркиан лишь пожал плечами.
– Ты собираешься служить Гусирексу здесь, в Африке? – спросил Маркиан у Авита.
– Я собираюсь вернуться в Рим, – усмехнулся нотарий.
– Неужели ты надеешься на прощение?
– Я рассчитываю на награду, дорогой Маркиан.
Византиец с изумлением глянул на римлянина, но тот в ответ лишь криво улыбнулся ему. Будучи человеком умным, Маркиан сам обо всем догадался. На это, видимо, и рассчитывал его собеседник. Ставленник Византии, сиятельный Аспар, мешал Плацидии, и дочь Феодосия Великого избавилась от него с помощью Гусирекса, погубив при этом пятьдесят тысяч человек. Вопрос был в другом – кто теперь поможет ей избавиться от князя Верена, прибравшего к рукам африканские провинции?
– Скажу тебе честно, Маркиан, я думаю не о Риме, я думаю о себе. У тебя тоже есть возможность вернуться в Константинополь.
– Агентом Гусирекса? – догадался Маркиан.
– Хочу сразу предупредить, нотарий: если ты попытаешься обмануть князя Верена, тебя убьют. Русы Кия не прощают измены.
– Надеюсь, от меня не потребуют жертвы их богам?
– Нет, – покачал головой Авит. – Достаточно будет слова, данного Гусирексу.
– А если я не дам слова?
– Ты не увидишь больше родной Константинополь.
– Трудный выбор, – вздохнул Маркиан.
– Брось, нотарий, – поморщился Авит. – Нет у нас с тобой выбора. Римом управляет распутница Плацидия, Константинополем – девственница Пелагея. А кругом варвары, называющие себя избранниками богов. Римская империя никогда уже не будет прежней. Разумному человеку в подобной ситуации ничего другого не остается, как только бороться за свою собственную жизнь.
– Хорошо, Авит, – глухо отозвался Маркиан, – ты меня убедил. Я дам слово Гусирексу и постараюсь не нарушить его.
Бонифаций пребывал в глубоком унынии. Крепость Гипон-Регия оставалась чуть ли не единственным местом в африканских провинциях, куда еще не ступала нога варваров. Этим обстоятельством можно было бы гордиться, тем более что в крепости хватало и припасов, и защитников, а потому она могла выдержать и долгую осаду, и немедленный штурм. По прикидкам Бонифация, он мог бы просидеть в этой крепости и год, и два, и даже три. Вот только какой смысл в этом сидении? Помощи ждать неоткуда. Византия, потерявшая лучшие свои легионы, еще очень не скоро оправится от поражения. В Риме легионов хватало только на то, чтобы удерживать варваров на границах Италии, а следовательно, Галла Плацидия, избавившаяся от византийских опекунов, не станет ссориться с вандалами. Десять дней прошли у Бонифация в мучительных раздумьях. К сожалению, он так и не принял никакого решения, зато получил в награду головную боль. Головную боль он лечил с помощью вина, но, увы, даже это испытанное средство не принесло ему облегчения.
– Комит Туррибий и сенатор Рутилий просят тебе о встрече, сиятельный Бонифаций, – доложил префекту трибун Тиберий.
– А разве они в крепости? – спросил Бонифаций, с трудом обретающий себя после долгого загула.
– Пока что только у ворот. Свита у них небольшая. Прикажешь впустить?
– Впускай, – обреченно махнул рукой префект.
Высокородный Туррибий первым приветствовал старого друга, заключив его в объятия. Сенатор Рутилий был более сдержан в проявлении чувств, но на его одутловатом лице радость была написана самыми яркими красками. По какому поводу ликовали эти люди, Бонифаций понял далеко не сразу, тем не менее он пригласил гостей к столу, налив им по полной чаше замечательного нумидийского вина.
– Сиятельный Аспар, по слухам, не решился вернуться в Рим и бежал в Константинополь, – со значением глянул на префекта Туррибий.
– И что с того? – вздохнул расстроенный Бонифаций.
– Разве мы не этого добивались! – возмутился Туррибий. – Теперь рука и сердце сиятельной Плацидии свободны.
– По-твоему, я должен вступить с ней в брак? – удивился столь неуместному и нелепому предложению Бонифаций.
– А какие к этому могут быть препятствия? – развел руками Туррибий.
– Препятствие есть, – неожиданно возразил ему Рутилий. – Префект Галлии Аэций. Он вполне может опередить нашего друга.
– Аэций! – взъярился Бонифаций и даже подхватился на ноги. – Это он виновник всех наших бед! Это по его вине Рим потерял цветущие провинции.
– С этим никто не спорит, префект, – ласково улыбнулся хозяину гость. – Устранение префекта Галлии – главная наша задача. Ты должен вернуться в Рим, сиятельный Бонифаций. Кроме тебя, больше некому спасти империю. Ты наш единственный полководец. Наша последняя надежда.
От этих слов высокородного Туррибия сенатор Рутилий так разволновался, что даже уронил слезу в чашу, вновь наполненную вином.
– За божественного Бонифация, – произнес он с пафосом и залпом осушил чашу.
До Бонифация вдруг дошло, почему так радуются эти люди. В Риме действительно не осталось полководцев, да и просто сильных людей. Префект Сар убит, сиятельный Иовий пал в битве, Литорий бежал к гуннам, и, наконец, Аспар, разбитый в пух и прах Гусирексом, вынужден был вернуться в Константинополь. Вечный Город ждал своего спасителя, а сиятельный Бонифаций гнил в это время в крепости, которую, в сущности, незачем было оборонять.
– Но как я попаду в Медиолан? – спросил о главном префект.
– Мы с сенатором Рутилием предложили князю Верену Гипон-Регию в обмен на твою свободу, – охотно пояснил Туррибий. – Это очень выгодная сделка, Бонифаций. Ты отдашь город, но взамен получишь флот и все уцелевшие римские легионы в придачу. По моим расчетам, их в Африке не менее двадцати.
Бонифаций заколебался. Большая часть легионеров находилось в Карфагене. Этот город мог оказать серьезное сопротивление вандалам. Забирая легионеров из Карфагена, префект Африки, по сути, отдавал город Гусирексу без боя. А это уже попахивало изменой, за которую с него могли учинить жестокий спрос.