Бич Божий
Шрифт:
– Демоны! – вопил ополоумевший Валериан, потрясая кулаком у носа растерявшегося варвара, и унять его, похоже, не мог никто.
За исключением императрицы, которая, отстранив Себастиана в сторону, белым призраком возникла на пороге. Сиятельной Плацидии не потребовалось много времени, чтобы оценить ситуацию и сделать надлежащие распоряжения. Только один человек в покоях Гонории был лишним, и именно ему она приказала удалиться.
– Комит Ратмир проводит гостя до ворот, – распорядилась она. – Климентина отведет Евпраксию в ее покои. Всем остальным я приказываю молчать о случившемся.
Конфуз был полным. Об этом поведал высокородному Туррибию сенатор Рутилий, к слову, абсолютно не пострадавший во время ночного переполоха, если не считать небольшого ожога на задней поверхности бедра. Сидеть сенатору было трудновато, а потому он возлежал на боку, пока его соратник прохаживался по комнате, давясь неуместным смехом. Все-таки в этой истории был один серьезно пострадавший, пусть и не физически, а душевно. Умом неожиданно тронулся падре Себастиан, раструбивший по всему городу о демоне, соблазнившем супругу императора. Себастиана сослали в дальний монастырь, а комит схолы императорских агентов высокородный Авит круто взялся за сплетников, распространяющих вздорные слухи, порочащие сиятельную Евпраксию.
– Я только что вернулся от Валериана, – сказал, отсмеявшись, Туррибий. – Его рассказ сильно отличается от твоего, сенатор, но магистр счастлив, что его благочестивая супруга согрешила не с демоном, а всего лишь с комитом.
– Боюсь, что молодой император окажется менее снисходительным, чем старый магистр, – вздохнул Намициан.
– Ты думаешь, что ему уже донесли о происшествии? – нахмурился Туррибий.
– Рано или поздно он об этом узнает, – кивнул Рутилий. – Вам следует поторопиться, иначе его гнев может стать помехой заключению договора.
– А наше с тобой соглашение, сенатор, остается в силе?
– Разумеется, Туррибий. Но я полагаю, ты учтешь мои физические и моральные страдания и снизишь претензии наполовину.
– На треть, – отчасти согласился с сенатором, пострадавшим в схватке с демонами, бывший комит. – Большего твои раны не заслуживают.
– Хорошо, – печально вздохнул Рутилий. – Пусть будет по-твоему.
Рекс Ян выглядел смущенным. Видимо, пережитое ночное происшествие оставило глубокий след в его душе. Обычно нетерпеливый и даже вспыльчивый, он молча выслушал упреки, которыми осыпали его Туррибий и Стоян. А упрекать внука Гусирекса было за что. Своим легкомысленным поведением он поставил под сомнение заключение договора, важного не только для Рима, но и для вандалов. Туррибий не исключал, что хитрые ромеи специально подстроили ловушку для рекса Яна и теперь довольно потирают руки, радуясь простодушию варваров. Стоян был того же мнения и теперь укоризненно смотрел на молодого вождя. Ян, человек далеко не глупый, уже и сам сообразил, какую совершил оплошность, поддавшись на уговоры комита Ратмира. Но до полного раскаяния ему было далеко.
– Какая жалость, что она жена этого болвана, – вздохнул он.
– Ты имеешь в виду Климентину? – удивился Туррибий.
– Я говорю о Евпраксии, – вздохнул рекс Ян.
Только этого высокомудрым мужам и не хватало. Изволь теперь копаться в чувствах влюбленного рекса. Была бы Евпраксия простой матроной, эту коллизию можно было бы как-то разрешить, но не станешь же похищать императрицу, дабы удовлетворить страсть молодого варвара.
– Я его разрушу, – процедил сквозь зубы Янрекс.
– Кого? – не понял Туррибий.
– Твой Рим.
– Ни одна женщина не стоит Великого Рима, – печально вздохнул бывший комит.
– Евпраксия стоит, – упрямо выдохнул рекс.
Туррибий сокрушенно развел руками. До разрушения Рима в любом случае было еще далеко. А вот до торжественного приема оставалось пять дней. Князь Верен, которому этот договор нужен был не меньше, чем ромеям, никогда не простит оплошности своим послам. Стоян сказал об этом Яну без обиняков.
– Возможно, мне удастся уговорить императрицу Плацидию закрыть глаза на ночное происшествие, – сказал Туррибий, – но о сватовстве к ее дочери лучше забыть.
– Невелика потеря, – равнодушно махнул рукой Ян.
– Князь Верен будет недоволен, – покачал седеющей головой Стоян.
– Но и Плацидию можно понять, – заступился за императрицу Туррибий. – После того как она собственными глазами видела рекса Яна в объятиях сиятельной Евпраксии, ей трудно будет поверить в благородство его намерений.
– Пожалуй, – не стал спорить Стоян. – Вряд ли наше с тобой посольство, патрикий, князь Верен сочтет успешным, но мы сделали все, что смогли.
– Я боюсь разрастания скандала, – озабоченно проговорил Туррибий, – и постараюсь ускорить процесс.
Императрица Плацидия пошла навстречу послам Гусирекса и перенесла торжественный прием на более ранний срок. Подобная спешка удивила многих, включая и императора Валентиниана, который счел решение матери уступкой интригану Аэцию, возвращенному волею Плацидии из изгнания. Дело было, в сущности, не в Аэции, а в сиятельном Литории, с сыном которого Валентиниан сблизился в последние дни. Светлейший Орест, уже возведенный императором в нотарии, сделал все от него зависящее, чтобы опорочить соперника своего отца.
– Почему мы должны уступать варварам африканские провинции, имея под рукой десятки легионов и блистательного полководца Литория? – зло спросил Валентиниан у матери, не успев перешагнуть порог.
Плацидия оторвала глаза от пергамента, который держала в руке, и строго глянула на сына:
– Блистательный Литорий потерпел поражение в Галлии от готов рекса Тудора и вынужден отступить к Арлю. Известие об этом поражении очень скоро дойдет до послов Гусирекса, и требования их станут более жесткими. Мы подпишем договор с вандалами сегодня, дабы избежать унизительных объяснений завтра. А тебе, сын мой, следует больше уделять внимания как государственным делам, так и собственной семье.
Валентиниан внешне очень походил на своего отца Константина. Это был рослый, смуглолицый молодой человек с выразительными карими глазами. К сожалению, он не унаследовал от божественного Константина умения сдерживать свои порывы. Возможно, с годами это умение к нему придет, но пока что необузданностью нрава он больше походил на свою мать, Галлу Плацидию, не отличавшуюся в молодые годы благонравным поведением. Упрек императрицы, хоть и высказанный в мягкой форме, не понравился Валентиниану, и он не счел нужным этого скрывать.