Билет в одну сторону
Шрифт:
Она придирчиво исследовала каждый миллиметр своего лица, осталась довольной и удовлетворенно выдохнула.
– И даст же Бог такую красоту!
Потом она подошла к столу, взяла бутылку с водой и, проигнорировав стакан, стала пить из горлышка.
– Как хорошо! – поставила пустую бутылку на стол. – Слушай, Наташ, ты не обижайся на меня, если я глупость скажу, но все-таки, неужели ничего и никого не помнишь, а? Вот ни капельки? – она увидела, как напряглась «Наталья», и устыдилась своей нескромности. – Ну, блин, дела!
Больше о потере памяти они не заводили разговора.
– Сергей несколько раз звонил, я сказала, что ты в больнице. Объяснять ничего не стала, подумала, сама сделаешь, если желание будет.
– Сергей? – никто в семье не упоминал этого имени. – Кто это?
Нинель прикусила нижнюю губу.
– Да так, знакомый общий, раньше в редакции у нас работал. Коллега, короче. – А потом без всякого перехода, – Знаешь, я решила машину не покупать. Уж если ты, такая осторожная и внимательная, в аварию влетела, то что про меня говорить. Да я на третий день раздолбаю всю машину, и сама останусь без рук и ног. Не-е-ет, решено! Никакой машины, лучше евроремонт в квартире сделаю на эти деньги. Одобряешь?
«Наталья» не знала, что ответить, поэтому просто улыбнулась.
– Меня в понедельник домой отпускают.
– Здорово! А когда больничный закроют?
Простой вопрос вызвал странную реакцию у «Натальи». Она поглядела вначале на дверь, потом на окно, потом робко взглянула на Нинку.
– Что закроют?
– Так ничего, проехали. Когда на работу планируешь?
– Не знаю, – совсем смешалась «Наталья». – Угощайся, – она протянула руку к тумбочке, где в широкой белой тарелке с выщербленными краями лежали яблоки, бананы, гроздь винограда и пара персиков.
Нинель отщипнула виноградину, кинула в рот и сморщилась.
– Кислятина.
– А мне нравится. И Мариночке тоже. Только она не хочет брать, говорит, что фрукты больным приносят. А какая я больная? Вот только, – «Наталья» подняла волосы на виске и показала ярко-розовую подкову шрама. – Еще память, правда. Но врачи надеются, что память восстановится.
– А ты сама? – тихо спросила Нина.
– А я не надеюсь, – также тихо ответила «Наталья».
При этом она посмотрела на гостью так, что у той мурашки по спине побежали. Будто дверь открыли в подземелье. Шестое чувство подсказывало подруге, что здесь не такой простой случай, как амнезия. Здесь, если это возможно, конечно, подмена одной личности другою.
Здесь что-то непонятное, размышляла Нинка Шахова, автоматически отщипывая ягоду за ягодой и глотая, не чувствуя их кислого вкуса. Наталью она знает с пятого класса, пять лет за одной партой просидели, да окно в окно всю жизнь, считай, прожили. Не то что пуд соли, а три съели за эти годы. Видела она Наташку и знает её во всех проявлениях, во всех лицах. Не было у нее такой тайны, которую бы подруга на другой день не знала. Но человек, что сидит сейчас перед нею не Наташка.
Голову на отсечение даю! Хорошо, а кто же это?
«Наталья» видела, что её «подруга» в большом затруднении, но ничем помочь не могла. Разве только рассказать всю правду?! Но кто поверит в то, что произошло с нею, Анной Лыковой и неведомой Натальей Бегуновой? Скорее поверят в то, что она сошла с ума, и упекут в сумасшедший дом. Тут и жизни конец!
Нет, не будет этого! Я стану настоящей Натальей Бегуновой, и никто не усомнится в том, что я – это она!
Последние два дня перед выпиской для «Натальи» пролетели незаметно. С утра одна из нянечек принесла ей роскошный букет и короткую записку: «Желаем скорейшего выздоровления и возвращения. Коллеги».
– С работы? – поинтересовалась нянечка. – Красивый. И дорогой, наверное.
Она шаркнула влажной тряпкой по столу, тумбочке, потерла дверь у ручки и, тяжело осаживаясь на пятки, вышла из палаты.
Букет резко контрастировал с убогой обстановкой палаты, благоухал и рождал в душе «Натальи» странное чувство: будто в четыре каменные стены ворвался кусочек природы и пообещал радость и счастье впереди.
Она подошла к столу, обняла двумя руками прохладные стебли и, закрыв глаза, глубоко втянула в себя смешанный цветочно-земляной аромат. На некоторых бутонах были видны прозрачные капли то ли росы, то ли поливной воды. Одну каплю «Наталья» тронула пальцем и размазала по бархатистой поверхности лепестка.
Она всегда была неравнодушна к цветам, даже самым простым, полевым и незаметным. В её комнате рядом со свежее срезанными букетами оранжерейных цветов часто соседствовали букетики васильков, собранные у ржаного поля, или кувшинки из пруда.
Странно, но этот роскошный букет от коллег она восприняла как привет из той, прежней и потерянной жизни.
– Здравствуйте, цветочки, – ласково проговорила «Наталья». – Если бы вы знали, как мне хочется на волю, в сад или в лес. Но я боюсь того, что меня ожидает за этими толстыми кирпичными стенами. Я и в окно ничего не вижу – одни деревья. – Она помолчала, словно ждала от цветов ответа. – Скажите, цветочки, там страшно?
Но цветы молчали, гордые своей красотой и благоуханием.
В то время как всех позвали обедать, её позвали к телефону. Она уже знала, что зеленое приспособление с изогнутой трубкой это телефон, который позволяет разговаривать с человеком, который находится далеко отсюда. В первый раз, помнится, её это так поразило, что она не разобрала ни единого слова, оглядывалась, пытаясь увидеть того человека, чей голос раздавался так близко. Верно, вид у неё был дурацкий, потому что медсестра, которая пригласила её к телефону и теперь что-то быстро писала в толстой тетради, прыснула.
– Трубку к уху приложите и слушайте, – она показала, как нужно это делать.
«Наталья» прижала прохладную трубку и вдруг ясно услышала голос Елены Сергеевны:
– Доченька, Наташа, ты меня слышишь? Что молчишь? Тебе плохо?
«Наталья» глупо улыбалась и молчала. Медсестра, видимо, забеспокоилась и забрала у нее трубку.
– Алло! Это дежурная медсестра. Больная вас слышит, но почему-то не отвечает. Подождите, я ей объясню.
Медсестра с укором посмотрела на странную больную, которая не знала, как пользоваться телефоном, потом, наверное, вспомнила, что у пациентки тяжелая форма амнезии.