Билет в одну сторону
Шрифт:
В носу защипало от непрошеных слез. «Наталья» сердито потерла глаза кулачками и вновь принялась за исследование отражения в зеркале.
Высокий лоб наполовину скрыт челкой, виски блестят от седины, от глаз лучиками расходятся морщинки, почти белые на общем фоне загорелого лица. Справа и слева ото рта двумя подковами расположились чуть заметные бороздки, которые в момент, когда хозяйка улыбалась, («Наталья» улыбнулась) делались явственнее, делая значительнее саму улыбку. Нос, если смотреть прямо, казался совершенным, но стоило чуть повернуть голову, была видна легкая горбинка. На носу и верхней части щек были заметны
А еще прямые плечи, на груди золотая цепочка с крестиком, темная ложбинка между грудями. Что еще? Ах да, ноги. «Наталья» заглянула внутрь зеркала, пытаясь увидеть себя ниже, но из этого ничего не вышло. Тогда она стыдливо отвернулась от окна, как будто ее кто увидит на третьем этаже, медленно подняла халат вместе с нижней сорочкой. Нормальные, ровные ноги, и коленки не мосластые. Только много светлых волосков на голени. Да еще ступни широкие как у холопки, пальцы кривоваты. Видно, что ноги сильные, привычные к ходьбе.
Женщина разглядывала ноги и так, и сяк, поворачивала их и влево, и вправо, но особых недостатков, кроме синяка, залившего левую ногу сверху донизу, не видела.
Ну и слава Богу, не кривоногая какая. Кривые ноги – беда. Здесь все ходят в коротких юбках, ноги наружу до самого… Когда ноги ровненькие, еще ничего, а коли колесом – просто срам.
В коридоре послышался стук каблуков и затих перед дверью ванной комнаты. «Наталья» замерла. Дверь открылась, на пороге стояла невысокая, миловидная женщина в накинутом на плечи белом халате. Под халатом темно-бордовый костюм. Юбка чуть ниже колен, жакет открывает наполовину руки, глубокий вырез.
– Доченька, Наташа, – проговорила женщина с улыбкой, – я в палату к тебе зашла, а там никого. Пошла тебя искать, а ты вот где. Решила ванну принять. Ну не буду тебе мешать, подожду.
– Нет, – громче, чем хотелось бы, откликнулась «Наталья». – Я просто так сюда, посмотреть.
Женщина поглядела на открытое окно, потом на «Наталью», улыбнулась и, взяв ее под локоть, увлекла за собой к палате.
Пока преодолевали путь по коридору, женщина («Наталья» уже несколько дней знала, что это ее мать, Елена Сергеевна) здоровалась с врачами, сестрами, те отвечали ей понимающими улыбками.
Приветливая, думала «Наталья», приноравливаясь к энергичному шагу матери. Хоть Елена Сергеевна и была пониже дочери, но держалась прямо, высоко держала голову. Она излучала уверенность и деловитость прирожденного лидера. От нее шло тепло и приятно пахло духами.
На минуту приостановились напротив двери с табличкой «Ординаторская». Елена Сергеевна бережно опустила руку дочери, открыла дверь и, проговорив: «Можно?», непринужденно зашла в кабинет.
Два доктора, сидящих один против другого за составленными вместе столами, одновременно повернулись к ней с выражением неудовольствия на лице. Увидев, кто их побеспокоил, заулыбались. Один даже приподнялся со своего места, хотя тут же шлепнулся назад.
– Мои дорогие, здравствуйте, – светским и в то же время доверительным тоном заговорила Елена Сергеевна. – Как дела, как настроение?
– Проходите, уважаемая Елена Сергеевна, присаживайтесь, – кивнул один из хозяев кабинета на диванчик, покрытый голубым выцветшим и истертым покрывалом.
– Я только на минутку. Вижу, моя Наталья уже в полном порядке. Когда на выписку?
– Да вот только швы снимем, анализы еще, да может, областному невропатологу показать следует…
– Областные специалисты – это моя забота. А с выпиской надо бы поторопиться. Сами понимаете, что семья без жены пропадает.
– Ну, вообще-то в понедельник… – начал другой врач.
– Вот и прекрасно, – перебила женщина. – Значит, до понедельника.
Подойдя к диванчику, она опустила на него внушительного вида пакет.
– С днем знаний вас! Это, – жест на пакет, – чтобы было чем отпраздновать. Счастливо оставаться!
Елена Сергеевна внушительным шагом двинулась к выходу, а вслед ей звучали слова привета и благодарности. Она довольно улыбалась своим мыслям, забыв о врачах. Увидев столбом стоящую напротив дверей «Наталью», радостно воскликнула:
– Все, в понедельник домой! Ты рада?
Схватила за руку, потянула за собой к притворенной двери палаты, где «Наталья» провела уже около двух недель, вошла и со вздохом облегчения опустилась на единственный стул. Потом скинула туфли на высоком каблуке, с удовольствием пошевелила пальцами, со вздохом прогнулась в пояснице:
– Как я устала. Все бегом, все на ногах. У тебя есть что попить?
На колченогом столике стоял пузатый графин и два стакана, но «Наталья» не видела, чтобы за все дни, что она здесь, кто-то менял воду. Она нерешительно двинулась к графину, но тут Елена Сергеевна наклонилась к прикроватной тумбочке и вытащила оттуда коробку, изрисованную заморскими фруктами. Отогнув уголок коробки, она сильными пальцами оторвала его. Махнула рукой «Наталье», чтобы та приготовила стаканы. «Наталья» поставила стаканы тут же на тумбочку, и оранжевая жидкость заполнила их почти до краев.
– Давай за твое выздоровление, дочка, за выписку! – радостно проговорила она. Протянула один стакан «Наталье», а своим легко стукнула, как бы чокаясь. Залпом осушив стакан, она взяла со спинки кровати легкое полотенце и стала обмахивать им лицо и шею.
– Я, пожалуй, разденусь.
Расстегнула жакет, под которым оказалась шелковая кофта на тонких лямках и без рукавов.
– Ты чего стоишь? Пей сок и садись. Я сегодня освободилась пораньше. Посижу с тобой. Соскучилась. Я эти недели и не спала, считай. Только глаза закрою, кошмары снятся: то ты в яму попала, то в поезде уезжаешь от нас, не попрощавшись, то зверь за тобой гонится. Утром встану, голова как чугунная, а в глазах песок. А тут еще печень прихватило, беда просто. Хорошо хоть Евгений сам справляется по дому, а то разве набегалась бы я из конца в конец. Единственно помогла ему Маринку в школу собрать. Сегодня он пошел ее провожать в первый класс, букет шикарный купил. Вот подожди, придут скоро, покажется наша принцесса во всей красе.
«Наталья» слушала женщину, пытаясь представить, что она действительно ее мать. Не могла.
– Что с тобой, что ты как чужая? Чего молчишь? – в голосе женщины слышалась тревога и близкие слезы. – Скажи, что для тебя сделать, чтобы ты ожила?
– Я ничего не помню, – решилась заговорить «Наталья». – Ничего и никого. Я только знаю, что вы моя мать, но не помню этого. Может, вы мне расскажите про мою жизнь раньше, до этого…
– Конечно, дочка. Как же я сразу не догадалась. Вот и врач говорит, что тебе надо как можно больше рассказывать, вдруг, что и всплывет в памяти, а там и сама память постепенно вернется.