Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская сага.
Шрифт:
Увидев наше с Вершининым преображение в офицеров, старших его по званию, обер-лейтенант Ройзман мигом дисциплинированно сел по стойке смирно, выпучив от усердия глаза.
— Не могу сие принять-с…, — с ядовитой усмешечкой положил на край нар петлицы подполковник Вершинин. — Если я красный командир-с, то где тогда мое личное оружие?
— Да на что оно Вам? — ответно щедро улыбнулся ему Лацис. — У Вас же целая пушка особой мощности есть? Но ладно, раз уж Вы так настаиваете…
Он скинул с плеч висящий на одной лямке сидор, развязал его и подал подполковнику маузер в великолепной
Да, маузер был весьма не плох! С удлиненным магазином на десять патронов, с хищным и длинным стволом…Настоящий К-96, выпускаемый дружественной к Союзу ССР фирмой «Ваффенфабрик Маузер — Верке АГ», еще известный как «Bolo-Mauser», то есть специальный большевистский. Единственное, что было плохо — это то, что автоматический пистолет был с немалым искусством вырезан из дерева! Зато и покрашен, совсем как настоящий…
Вершинин встал и молча ушел в самый темный угол теплушки, сев лицом к стенке…
— Ну, ну, — виновато протянул Арвид Янович, — ну, извините…ну, я неудачно пошутил. Вот он, Ваш ствол, пожалуйста, держите… «Тульский-Токарев», и уже Вам в удостоверение личности вписан!
— Вы бы мне еще дырявую ложку выдали, с надписью «Учебная»! — проворчал подполковник, застегивая кобуру. — Последний раз мы так плоско шутили в кадетском корпусе…
— Пришивайте петлицы, товарищи командиры! — скомандовал Лацис. — Скоро выгрузка…
— Уже? — только и нашелся, что спросить я…
16
А и вправду, от чего ты, кудрявая моя головушка, не рада? Да от того, что оные кудри за ночь малость примерзли к осиновым кольям, на которые натянут каркас нашей палатки, стены которой были покрыты ровным слоем изморози от дыхания… Палатка, чего там греха таить, была очень хорошая, двойная. Поэтому в ней было гораздо теплее, чем на вольном свежем воздухе. Градуса на полтора…
«Да разъебит твой пердолет стальным самотыком!» — печально подумал я. Потому что после ночевки все моё тело просто задубело! Рук и ног я вообще не чувствовал…Ничего себе, неделька начинается! А ведь сегодня только 30 ноября.
Кашляя и чертыхаясь, я с трудом выбрался из палатки. Над вершинами заснеженных сосен был виден самый краешек малинового солнца.
Хлопая себя рукавицами по бокам шинели, на манер извозчика, притоптывая по громко скрипящему снежку своими замечательными, совершенно задубевшими ботинками, я огляделся по сторонам и совершенно обомлел… У ближней сосны стоял голый по пояс подполковник Вершинин и аккуратно выполнял упражнения дыхательной гимнастики по Мюллеру. От его розового тела валили, как мне показалось,
— О! Das ist fantastisch! Russische Wunder…, — потрясенно произнес возникший за моим правым плечом военный наблюдатель Ройзман. Видимо, он уже не жалел, что согласился поехать Into the Wild Moskau. В его фатерлянде такого, верно, не увидишь! Да и у нас, нечасто…
Закончив классический пятиминутный цикл резким выдохом, Вершинин подхватил пригоршню пушистого снежка и тщательно растер им мгновенно покрасневшие грудь и плечи. Завидев нас, с открытым ртом наблюдающими за его экзерсисами, подполковник наставительно произнес:
— Игнорировать свое телесное благополучие безнаказанно не сможет никто. И человеческая природа страшно мстит за всякое презрительное к ней отношение! Господин капитан!
— Слушаюсь!
— Потрудитесь привести себя в порядок, ведь на Вас батарейцы смотрят. А затем, будьте любезны, озаботьтесь наконец своими прямыми обязанностями… Ориентирую! Север находится в направлении одинокой сосны, основное направление: сорок-восемь — ноль… Противник занимает заранее подготовленную оборону в восемнадцати километрах северо-западнее нас. Наши войска в настоящий момент совершают марш до соприкосновения с передним краем неприятеля. Приказываю! Огневую позицию оборудовать по месту нашего расположения, быть готовым к открытию огня…Я убываю в штаб Н-ской дивизии, коей мы приданы, для получения боевой задачи. Остаетесь за меня. Вопросы?
— Когда прикажете организовать прием пищи, господин подполковник?
— Завтракать будем в ужин. Другие вопросы?
— Никак нет!
— Тогда, бегом марш!
Развернувшись вокруг левого плеча, я со всех ног под одобрительным взором подполковника ринулся… как куда? К орудию, разумеется…
По дороге я чуть не сшиб с ног Петровича, со стариковским кряхтением вылезающего из заснеженных кустов:
— Ты ета, командир, чевой-та бежишь? Аль случилось что?
— РАСЧЕТ, К БОЮ!! — ласково проревел ему в ответ я.
— Ах, мать моя женщина…, — подхватился старый пролетарий, и тут же с истошным криком:
— Батарея! Подъём! Боевая тревога, мать, мать, мать!! — перевел порученный ему вчера затемно личный состав в вертикальное положение. Ничего, поднялись. Правда, некоторых, особо сонных, пришлось малость попинать.
Чумазый тракторист, затемно притащивший нашу красавицу на эту огромную, вытянутую эллипсом поляну, с пулеметным грохотом запустил двигатель. Тягач, выбросив в сизое небо, где тонко истаивал серпик луны, черную тучу сгоревшего соляра, звонко лязгая траками, развернул огромное орудие к лесу передом, а к нам, естественно, казенной частью…
Бойцы, неумело копаясь, начали расстегивать задубевшие на морозе брезентовые ремни, освобождая ствол от чехла…И когда они, матерясь, его наконец стянули, я увидел вдоль изящного, как лебединая шея, ствола ровную цепочку белых букв: «НАТАША».
— Что за блядь? Я имею в виду, это вот написала? — тыкая в надпись пальцем, сурово спросил я.
— А это не блядь, а товарищ Лацис., — гнусным тоном комсомольского сикофанта немедленно наябедничал мне старший лейтенант Саня, — Он сказал, что Вам будет приятно…