Бирит-нарим
Шрифт:
– - Море?
– - повторил Лабарту и поднес чашу к губам.. Пиво было отменным -- без сомнения, из кладовых Татану.
Син-Намму кивнул. Лабарту прежде видел его лишь пару раз, но запомнил. Тот выделялся из толпы: рослый, загорелый, со змеей-татуировкой, обвивающей руку от плеча до запястья. Сейчас он смотрел серьезно, выжидательно, словно разговор велся о делах важных, а не о пустяках.
Море...
Холодные серые волны, разбивающиеся о прибрежные камни. Брызги на губах, соленые, как кровь. Крики чаек, падающих к самой
Лабарту зажмурился, отгоняя воспоминание. На миг вновь показалось, что в груди пусто, словно кто-то вырвал сердце и пеплом развеял по ветру. Но глубокий вздох, усилие воли -- и все прошло. Лабарту открыл глаза.
Солнечный свет бликами искрился на воде, мерно поскрипывала уключина рулевого весла.
– - Нет, -- проговорил он.
– - Я прожил всю жизнь в Аккаде.
– - Самое время отправиться в путь!
– - засмеялся Син-Намму и подлил ему еще пива.
– - Ты на пороге зрелости, пора повидать чужие края!
Лабарту улыбнулся и покачал головой.
– - Тогда, должно быть, я слишком долго медлил, -- сказал он.
– - Порог зрелости давно пройден. прошло уже две дюжины лет и еще три года, с тех пор, как я появился на свет.
– - В самом деле?
– - удивился корабельщик.
– - Всего на три зимы меня моложе?
Лабарту только пожал плечами. Что тут ответишь?
– - Тебе понравится море, -- пообещал Син-Намму.
– - В эту пору бури случаются не часто, и с моими лодками не сравнится ни один корабль в Аккаде, а гребцы сильны и не знают усталости.
Все люди слабы и легко устают, а корабли лугаля, конечно же, быстрее и надежнее, чем эти. Но каждый хвалит свой товар, торговцу ли не знать об этом?
Лабарту кивнул, глядя мимо Син-Намму, а тот продолжал:
– - А Дильмун и впрямь прекрасен, хотя ты увидишь, что многое из того, что говорят о нем -- небылицы. Женщины в благословенной стране воистину изумительны, не было нужды брать с собой наложницу.
– - Корабельщик махнул рукой, и Лабарту невольно взглянул в ту сторону.
Нидинту сидела в тени паруса, пыталась спрятаться от палящего солнца. Полуотвернулась, лица не разглядеть, лишь видна была узкая загорелая рука, придерживающая края покрывала. Рядом примостился Кури -- коротко стриженный, высокий и сильный, такому бы воином быть, а не слугой при господине. Адад-Бааля не было видно. Должно быть, все еще стоит на носу корабля, смотрит вперед.
Подарок Илку. Рабы, чья главная ценность -- кровь.
– - Она мне не наложница, -- сказал Лабарту и отвернулся.
– - Просто служанка.
Син-Намму засмеялся.
– - Будто я не знаю, зачем берут в путь служанку! Или, может статься...
– - Он наклонился ближе, в глазах мелькнула хитринка.
– - Быть может, младшая дочка Татану так тебя околдовала, что на других женщин ты уже и не смотришь?
– - Откуда ты..., -- начал было Лабарту, не скрывая удивления, но Син-Намму лишь отмахнулся.
– - Кто ж об этом не знает? Может, Татану и все дела теперь тебе передаст, раз отправил вместо себя в плавание и хочет с тобой породниться.
– - Что только не расскажут.
– - Лабарту отставил чашу и поднялся на ноги.
– - Может так, а может, и нет. Только время покажет.
3.
Он проснулся от того, что кто-то откинул занавесь и скользнул под тростниковый навес. Порыв воздуха коснулся лица. Запах остывающей земли, неукротимой реки и осенних ночных цветов... Ветер переменился, и слышались мерные удары весел, скрип уключин. Этот час в ночи -- самый темный, час, когда закат давно позади, а утро настанет еще нескоро. В это время дикие звери выслеживают добычу в степи, а люди опасаются выходить из дома. И если уж приходится отправиться в путь -- шепчут слова молитв и делают охранительные знаки, едва переступив порог.
Так кто же пришел сюда в такое время?
Лабарту не шелохнулся, лежал все так же, молча, глядя из-под опущенных ресниц. Темнота -- не помеха для экимму, и он ясно видел женщину, застывшую возле занавеси. Под покрывалом не разобрать очертаний фигуры, лица не видно, но разве ошибешься? На корабле не было других женщин. Только Нидинту.
– - Я тебя не звал, -- сказал Лабарту и сел -- легко, одним движением.
Девушка вздрогнула, но не убежала. Лабарту слышал, как стучит ее сердце, испуганно, торопливо.
Он думал, что Нидинту не ответит, но та повела плечами, и покрывало соскользнуло на пол.
– - Я пришла без зова, -- прошептала она еле слышно и шагнула вперед.
Волосы ее были острижены -- едва доставали до плеч. И одета была как все рабыни в доме Илку -- в простую рубашку до колен. Ни вышивки, ни украшений, лишь на шее амулет на кожаном шнурке. И даже в темноте Лабарту видел клеймо у нее на плече.
– - В доме моего прежнего господина было много рабов.
– - Нидинту сделала еще шаг и опустилась на колени возле Лабарту. Ее голос шелестел, словно ветер в тростниках.
– - Но все же он выделял меня среди прочих и часто звал в спальные покои. А мой новый господин взял с собой лишь троих, и среди них я -- единственная женщина.
Нидинту потянулась, ухватив полы своей рубашки, стянула ее через голову. И так и осталась сидеть, обнаженная, неподвижная.
Тело ее еще не знало материнства, груди были округлыми, но высокими, манили прикоснуться. Стройная и сильная, привыкшая к работе... И этим Нидинту была похожа на жительниц степи, кочующих следом за стадами. Но, глядя на нее, Лабарту не сомневался: многие поколения ее предки жили в Шумере. Широкое лицо, тонкие черты и огромные глаза -- такова внешность черноголовых, и Нидинту была такой же.