Битва в пути
Шрифт:
— Для такого дела и себя не жалко! — решительно сказала Даша.
Он обрадовался и решительности тона и словам. И Мефодич и Синенький помогали, жалея его. А жалко ли себя?
— Не жалко! Не жалко! — подтвердил Сережа. Сережа ждал, что она просто хорошая слушательница, безмолвная и покорная. Но слова ее были твердыми, и глаза смотрели непреклонно с ее девчоночьего лица.
Они еще посидели, следя, как разгораются огни за рекой, как проступают на небе первые звезды.
В Люде, в Нине, во многих других девушках Сережа чувствовал темное, настороженное, зыбкое. В Даше все было открыто ему, все ясно и все надежно.
Когда они поднялись в парк, под деревьями уже загустели тени и фонари горели ярко.
Из кино выходили люди.
— Как раз сеанс начинается. Пойдем? — предложил Сережа.
— Вдвоем?
— Ну так что же? — Совестно.
— Чудачка! Ведь мы не воровать идем!
Когда он взял билеты, она стала совать ему трешницу.
— Что у меня, своих денег нету?
— Смешная ты. Неужели никогда не ходила в кино с ребятами?
— Я в компании ходила.
— Какая разница?!
Но разница была. В полутьме лицо и глаза с робким, взволнованным взглядом светлели у его плеча. «Увидят знакомые ребята — станут подшучивать. Она и отшутиться не сумеет: совсем еще молоденькая». Он забеспокоился о ней, но не отодвинулся, а наперекор этому беспокойству наклонился и взял ее за руку. Деревянная ладошка осталась лежать у него в руке. Он поглаживал шершавые пальцы и заметил, как испуганно дышат полураскрытые губы. Ему захотелось поцеловать ее в ямку возле губ; он низко наклонился, она не шевельнулась, но глаза ее взглянули с таким страхом, так затрепетали ресницы, что он отстранился. Страх ее был так же понятен ему, как и все в ней. Он перестал гладить руку и дружески сжал, чтобы успокоить… Даша стала дышать ровнее, но когда кончился сеанс, то же испуганное, женственное выражение увидел он в потемневших глазах, и румянец ее был пугливым: то гас, то разгорался.
Даша не захотела идти с ним под руку, но держалась спокойно и говорила с той же наивной, но разумной твердостью, которая и удивляла его и нравилась ему.
Прощаясь, он опять задержал ее негнущуюся ладошку.
Ему снова захотелось поцеловать Дашу, но он пожалел ее.
— Хорошая ты девчонка, Даша. Давай с тобой встречаться. Пойдем на концерт в субботу? Договорились? Пойдем?
— Я не знаю…
— Чего не знаешь?
— В какую смену, не знаю.
— Ну, сговоримся на неделе.
«Славная девчонка!»—думал Сережа. Он чувствовал себя отдохнувшим и уже нетерпеливо ждал того часа, когда примется за новый, исправленный кокиль.
Даша вошла в комнату на цыпочках. Она боялась разбудить Верушу, боялась ее вопросов, боялась самой себя. Но как ни тихо она раздевалась, Веруша проснулась, села в постели и протянула:
— Ой, гулёна, гулёна! И где же ты была допоздна? Я тебя в парке искала.
Даша поспешила погасить огонь, чтоб Веруша не увидела ее лица, и нырнула в постель к Веруше. Подруга обняла ее.
— Сознавайся, где ты была?
— В кино. — С кем?
— С Сережей.
— С каким Сережей? — догадываясь и не веря, спросила Веруша.
— С ним… с Сугробиным…
— Ой? И весь вечер с ним?
— С ним.
— Про что ж вы разговаривали?
— Про кокиль он мне рассказывал. Ах, Верунька, он такое сделает, что и министр не в силах! Я всегда знала: хороший, ну, прямо всех лучше! Это и все знают. Но он такой… Я тебе даже выразить не могу!
— А кроме кокиля-то про что говорили вы? — с жарким любопытством допытывалась Веруша.
— Мы потом в кино сидели. — Даша до шепота понизила голос: — А как прощались, он говорит: «Давай с тобой встречаться». Он на концерт приглашал в субботу…
Она замолчала. Молчала и Веруша, обдумывая и понимая важность происходящего.
— Что ж теперь будет, Веруша? — Даша откинулась на подушки. — Что ж теперь будет?..
— Ты постой! Ты скажи мне… как это все у вас? Спроста или неспроста?
— Ой, не знаю я, как он думает! Не знаю, не знаю!
— А ты-то? Ты-то сама как?.. Ты спроста или нет?
Даша ткнулась в шею подруге горячим лицом, прижалась к ней тоненьким, беспомощным телом. И, видя Дашину небывалую растерянность, Веруша забеспокоилась, заговорила непривычно властно:
— Ну, говори! Говори, Дашка, я тебя спрашиваю!
— Неспроста я… — в ухо подруге дохнула Даша.
— Батюшки! — Веруша притянула ее к себе. — Влюбилась, Дашка? И в кого! Батюшки!
— Верунь, ведь он…
— Ну? Ну, говори же!
— Ведь он меня… за руку держал… в кино…
— А ты?
— А я сижу и сижу! — отчаяние прозвучало в Дашином голосе. — Сперва вроде совестно было убрать руку. Уберу — будто в худом заподозрю. За что ж мне его обижать? А потом… Вроде уж поздно убирать-то. Сижу — и шелохнуться не в силах.
Опять обе замолчали, и Вера слышала, как в самый бок ей стучится Дашино сердце.
— Веруша, — сказала Даша и решительно села в постели, — ведь я ему так… для времяпрепровождения? Разве я не понимаю! Нет равенства между нами. Надсмеется ведь он надо мной!
— Надсмеятся не надсмеется, он парень порядочный.
— Так он не нарочно! Уже так само получится. Ведь вон он какой! Он все книги про кокиль прочитал, какие и инженеры не читают. Он все поспевает. И учится, и работает, и для государства изобретает. Что я перед ним? Для времяпрепровождения, к случаю, в кино пригласить. А я? Обдумай ты за меня со всей ответственностью. Я и мысли растеряла.
— Надсмеяться он не надсмеется, — повторила Веруша. — Только ведь он так со многими… В кино или куда. И с Людкой ходил, и с Нинкой. Он серьезу не придает. Он для времяпрепровождения.
— Вот и у меня такое мнение, — тихо отозвалась Даша.
— Ну и что ж? — быстро заговорила Веруша. — Разве с таким парнем худо в кино сходить? Ползавода обзавидуется!
— Что ж он мне, для форсу нужен? И какая в том гордость, что походит да перестанет?
— А вдруг не перестанет?
— Нет перестанет. Я уж знаю. Наскучаю я ему. Сколько он одних книг перечитал! Какой у него разговор! Я ведь только слушать могу, ни пособить, ни присоветовать. Походит. Наскучает. С другой пойдет. А я ведь даже и повинить не смогу. Понимаю, что по справедливости!
Они опять помолчали.
— Думная ты очень! — сердито сказала Веруша. — Ты ходи и не думай!
— Это с ним ходить не думая? С другим еще, может, и смогла бы. А с ним… Да ни с кем ходить я не буду! Будем с тобой двоечкой да двоечкой.
Они еще долго шептались, наконец Веруша уснула, и Даша перебралась в другую постель, но уснуть не могла. Она не сказала Веруше главного — того, что Сережа чуть не поцеловал ее в кино. И она и Веруша никогда по-взрослому не гуляли и не целовались с ребятами. Сегодня Дашу чуть не поцеловали в первый раз в жизни, и хотя этого не случилось, говорить об этом было невозможно. Но и не думать об этом Даша не могла. Она закрыла глаза и представила себе, что Сережа целует ее в кино или, еще лучше, прощаясь, возле дома. Кровь обожгла щеки, и Даша уткнулась в подушку. «Ой, как хорошо! О чем я, бессовестная? О чем, безразумная? А почему б ему не полюбить меня? Вот так и ходили бы вместе да вместе. Уж я бы его любила! Да ведь он-то не любит!.. Образумься!.. — уговаривала она себя. — Не любит и не полюбит никогда. А я? Если бы насмелилась, еще тогда бы полюбила, когда он в парке птицу приманивал».