Битва за Дарданеллы
Шрифт:
За ними следом вылезли английский мичман и шесть его матросов, те самые, которых столь вероломно бросил в Константинополе вице-адмирал Дукворт. Англичан турки приковали к пушкам цепями в нижнем деке.
– Отмаялись, союзнички! – хлопали наши англичан по плечам. – Теперича домой вас отправим, пудинги с кофием кушать!
Доставить захваченного пашу было велено лейтенанту Титову. Бекир-бей долго не соглашался отдать свой флаг командиру «Селафиила» капитану 1-го ранга Рож-нову, говоря, что не сдастся никому, кроме самого Сеня-вина. Бедному Титову пришлось несколько раз ездить шлюпкой на «Селафиил» и обратно. Наконец, терпение Рожнова лопнуло, и он велел Титову просто-напросто забрать у турок их флаг. Поняв, что упираться бесполезно, Бекир-бей флаг отдал, но при этом поинтересовался:
– За что русские разозлились именно на мой корабль и так сильно его били? Лейтенант Титов не растерялся:
– За то, что ваше превосходительство
Ответ так понравился Бекир-бею, что, погладив свою бороду, он тотчас согласился переехать на «Селафиил». Уже после сражения Бекир-бей с важностью сказал Се-нявину:
– Я видел в Гибралтаре испанские корабли, взятые при Трафальгаре, они были сильно побиты. Но «Седель-Бахри» без реев и снастей с пробитыми бортами, наполненный убитыми и ранеными, выглядит намного хуже!
– Я полностью подтверждаю ваши слова! Вы дрались, как лев! – сказал российский главнокомандующий.
Приняв от турецкого адмирала флаг, Сенявин вернул ему назад саблю и поместил в своей каюте.
Из хроники баталии: «Сражение продолжалось 4 часа; эскадра наша остановилась на месте сражения, а турецкая, уклоняясь вне пушечного выстрела, придерживалась также к ветру. Наши корабли в парусах и в вооружении потерпели много… Турецкая же эскадра, по-видимому, разбита… Более же всех корабль 2-го адмирала, на котором мачты стояли, как голые деревья, без реев и парусов. Адмирал, собрав свои корабли, приказал, как наивозможно скорее исправить повреждения и быть в состоянии того же дня сразиться еще, но в час пополуночи ветер совершенно стих, а потом сделалось переменное маловетрие от северо-запада, отчего турецкая эскадра вышла у нас на ветер и держала как можно круче».
Минула ночь. К утру следующего дня взаимное положение противников существенно не поменялось. Турецкий флот по-прежнему держался к норду от нашей эскадры и так же по-прежнему был у нее на ветре. Сенявин поднялся на шканцы. Ночь он провел в раздумьях и расчетах.
На створе Афонской горы виднелись неприятельский линкор, фрегат и бриг, так и не сумевшие догнать свои главные силы.
– Дайте сигнал Грейгу! – приказал Сенявин командиру «Твердого». – Захватить этих заблудших овец!
«Ретвизан», «Сильный», «Уриил» и «Елена», как менее иных пострадавшие, а потому и более ходкие, поспешили за беглецами. Турки попытались было уйти, но видя, что это у них не выйдет, разом повернули вглубь небольшого залива.
– Ну вот ловушка и захлопнулась! – обрадовался Грейг.
Не теряя времени, он направился туда же, но не успел. Турки, подойдя к берегу, выбросили свои суда на камни острова Никоминда и раньше, чем Грейг смог приблизиться к ним на пушечный выстрел, линкор (то был битый-перебитый «Башарет»), фрегат и бриг взлетели на воздух, всполошив грохотом дремавших на волнах чаек. Грейг был искренне раздосадован:
– И чего понапрасну добра столько портить! Нам бы сгодилось!
С «Седель-Бахри» перевозили на корабли пленных. Многие из них были обкуренные опием. Из воспоминаний Павла Панафидина: «Бывает с ними (с турками) похожее на опьянение, где они приходят в сумасшествие: это от опиума, что случилось на другой день у нас на корабле. Ночью на моей вахте, как только привезли пленных со взятого корабля, замечено часовыми, что у одного турка в кармане кремень и огниво, что им строго запрещено было иметь. Через переводчика потребовали сдачи непозволительных вещей, но никакие убеждения не могли заставить добровольно отдать эти вещи: надобно было употребить силу. Его взяли под караул на бак, где он, как собака, стал кусать всех окружающих; его связали и он, связанный, укусил некоторых неосторожных поблизости его стоящих. Можешь представить, как озлобились люди, бывшие на баке! Совет, данный одним австрийцем, служившим солдатом в морском полку, бросить его за борт, был принят, а мичман Подушкин не мог остановить сего зла; шлюпка, посланная для его спасения, не могла спасти несчастного, напившегося опиума. Совесть меня долго мучила, для чего я слишком доверял своему товарищу, а не явился сам на баке; одно меня успокаивало, что действие парусов меня удерживало на шканцах, и мог ли я не доверять равному мне по чину, а также воспитаннику одного Корпуса».
Спустя день греческие рыбаки известили Сенявина, что у острова Тассо турки сожгли еще один свой разбитый линейный корабль и начавший тонуть фрегат. Поврежденные суда не могли поспеть за торопившимся спрятаться в Дарданеллах флотом.
Из хроники сражения: «20-го поутру турецкая эскадра была у нас на ветре и держала к острову Тассо; а один корабль и два фрегата, бывшие на вспомоществовании при корабле капитан-бея, остались под ветром у мыса Святой горы. Адмирал отрядил за отрезанными в погоню контр-адмирала Грейга с тремя кораблями. 21 -го в 4-м часу пополудни турки, убегая от сего преследования, успели поставить все три оные судна на мель в заливе Святой горы за островком Ииколинда и, свезши с
Командиры кораблей поздравляли Сенявина с победой.
– Славный итог вашим трудам, Дмитрий Николаевич! – говорили они, прибыв шлюпками на «Твердый» и крепко пожимая ему руку. – Одолели басурман. Ни дать ни взять – вторая Чесма! Теперь осталось гнать и добивать! Прикажете поднять сигнал общей погони?
Лицо Сенявина было черным от усталости. Он кивал в ответ, но думал о своем. Вице-адмирал был очень озабочен и не скрывал того. Во-первых, теперь весьма мало надежд принудить турок к повторной драке. Для этого надо было, по крайней мере, выиграть ветер у неприятеля, а это требовало долгого и утомительного маневра. Меж тем и наши корабли нуждались хоть и в небольшой, но передышке, к тому же долго держаться в море при свежей погоде они не могли. Сеня-вин очень волновался за судьбу Тенедоса. Как там сейчас? Держатся ли еще наши? Второпях корабли успели обеспечить крепость необходимым лишь на день-два хорошего боя. А дальше? Ведь на Тенедосе по-прежнему находится многотысячный неприятельский десантный корпус с осадной артиллерией и всеми припасами. – Прикажете поднять сигнал общей погони?- еще раз обратился к вице-адмиралу капитан 1-го ранга Малеев.
Вахтенный мичман вместе с матросами-сигнальщиками уже составляли соответствующий набор флагов и вязали их к фалам.
– Погони не будет! – обернулся к командиру «Твердого» Сенявин. – Поднимайте приказ: «Курс на Тенедос!»
– Есть! – Резко приложил два пальца к концу треуголки командир «Твердого». В глазах его было полное недоумение.
– Есть курс на Те-не-дос! – повторил Малеев с явным вызовом. Сенявин молча глянул на него, но промолчал. Он спустился к себе в каюту. Денщик стащил с него полусапоги.
– Не изволите ли отзавтракать, ваше превосходительство?
Жестом Сенявин прогнал денщика. Усталость прошедших дней навалилась, не было сил даже раздеться. Мгновение спустя вице-адмирал уже провалился в сон, скорее даже не в сон, а в какое-то забытье.
Остроту споров в те дни на эскадре о решении Сеняви-на лучше всего передают записки лейтенанта Павла Па-нафидина: «Одними сутками прежде турок пришли мы. к Тенедосу, а они в пролив: мы с пленным адмиралом, а они – с остатками своего флота. Верно, причина поступка Адмирала, не преследовавшего разбитый турецкий флот, была важна, ибо храбрость Сенявина безукоризненна, что показали оба сражения, и мы особенно ему были обязаны своим спасением. Следовательно, желание спасти храбрый гарнизон, выдержавший с горстью людей ужасное нападение, была причина, что мы не преследовали турецкий флот. Турки в отсутствие флота даже так ободрились, видя слабость гарнизона, что хотели штурмовать крепость. Если эти причины были в соображении, то поступок Сенявина возвышает его еще более. Он решился лучше потерять один лавр из своего венка, чем привести в отчаянное положение гарнизон. Сенявин по опытности своей, лучше всех знал, что турецкие корабли поодиночке были бы догоняемы и взяты».
А вот мнение лейтенанта Владимира Броневского: «После столь совершенной победы, истребив у неприятеля два корабля и три фрегата и взяв в плен полного адмирала, Сенявину предстоял выбор самый затруднительный. Гнаться ли за остатками, или возвратиться в Тенедос спасти гарнизон от плена неминуемого и жестокого и отказаться от редкого случая быть истребителем всего турецкого флота. В сем случае Сенявин не усомнился пожертвовать славою и честолюбием личным спасению братии своих, оставленных и осажденных силою чрезмерно превосходною, о участи которых соболезнуя, доброе его сердце не могло чувствовать сладких ощущений победителя. Таковой выбор удивил всех тех, которые не могли быть, подобно Сенявину, в торжестве умеренными, в славе скромными и к истинной пользе Отечества ревнительными. Сие объяснить может простое рассуждение. После сражения во все дни ветры были тихие, переменные, всегда почти противные, и штили. Следственно, гнавшись за неприятелем, Тенедос был бы потерян, и тогда истребление сего неприятельского флота принесло бы нам гораздо менее пользы. Не имея столь удобного пристанища близ Дарданелл, никакого средства вознаградить потерю в людях и исправить свои поврежденные в сражении корабли, мы могли бы только сжечь турецкие и, может быть, несколько своих и принуждены были оставить блокаду Дарданелл, или, удаляясь от оных, ослабить оную и тем уничтожить главную цель: «присутствием Российского флота в Архипелаге лишить Константинополь подвозу съестных припасов с моря». Тогда слава истребителя Оттоманской морской силы была бы одно лестное для личности стяжание. Сверх того, адмирал надеялся, подав помощь крепости, упредить неприятеля, стать пред Дарданеллами или идти-таки ему навстречу».