Битва за систему Дайнекс
Шрифт:
Я достал из отсека обязательный аварийный фонарик, ведь они существуют именно для случаев обесточивания управляющих контуров или вообще всего корабля. Фонарь небольшой, с ладонь размером, но зато с кучей разных режимов от направленного луча до рассеянного кругового света. Я включил самый слабый режим. Точно. Это душевая. Вот и надпись на стене — «F4». Нижняя палуба, четвертый отсек. Значит, раздевалка инженерной секции. Я-то что здесь делаю? Осмотрелся. Кругом разгром, на стенах ожоги явно от выстрелов. Множества выстрелов. Луч фонаря высветил труп на полу раздевалки. Похоже, из наших десантников. Скафандр цел, но забрало шлема разбито. Внутри жуткое обожженное месиво вместо лица. Меня неожиданно стошнило. Вот те раз. При пятикратной перегрузке не тошнит, а тут…
Вдруг резко накатили воспоминания,
Я перевернул убитого десантника. В холодном свете фонаря буквы на шлеме слегка отсвечивали. Я знал, что там увижу, но почему то надеялся. Все же Фишер… Я похлопал безжизненное тело по бронированному плечу. Спасибо тебе, дружище. Спасибо.
Голова все еще раскалывалась. Я коснулся рукой затылка и тут же взвыл от нестерпимой боли. На руке была кровь. Надо идти в медицинский отсек, там должен быть автодок или хотя бы обезболивающие. Я с сомнением глянул на винтовку в руке убитого десантника. Здоровая. Такую без скафандра не потаскаешь, тем более в моем нынешнем состоянии. А вот пистолет вполне. Я поискал на бедре бронированного скафандра встроенную кобуру и не без труда вытащил массивный лазерный пистолет. Тяжеловат, конечно, но хоть что-то. Батарея на максимуме, газ тоже. Понятное дело, что вряд ли я сейчас попаду в мишень размером меньше стены, но сам факт наличия оружия придает спокойствия. Надо идти. Медотсек одной палубой выше. Тут недалеко.
Я вышел в коридор. Двери всех кают оказались открыты. Все верно, если объявлена эвакуация, а я ее сам объявил, если память не врет, то двери всех помещений корабля автоматически открываются. Спасибо Фишеру, спасая меня, он не только запер дверь, но и разбил управляющую панель. Я вспомнил, что вместе с Фишером спасать меня с мостика пришел и сам сержант Иванов с еще двумя бойцами. Похоже, в пылу схватки с альтаирскими абордажниками они отстали. Интересно, Иванов смог спастись? А все остальные? Вилсон, Хейз, Джонсон? В голове нарастал туман. Какие-то обрывки воспоминаний смешивались в непонятный калейдоскоп, от которого перед глазами расплывались круги, и становилось сложно идти. Потом. Потом займусь самокопанием. Сейчас нужно добраться до медотсека. Интересно, а почему кислород еще есть. Если отключилось все питание, то вентиляция тоже должна перестать работать. Но дышать, кстати, трудно. И становится все труднее. В полной темноте, освещая себе дорогу узким лучом фонаря, я кое-как добрался до аварийной лестницы, ведущей на следующую палубу. Там повреждений было побольше. Основной коридор в нескольких местах был основательно перегорожен обломками, а стены и потолок несли на себе следы жестокого боя. Было много крови, но почему-то никаких трупов. Я с трудом пробирался по коридору. Кроме затылка, начало болеть еще и колено, причем, все сильнее с каждым шагом. Медотсек должен быть за этим поворотом.
Свернув за угол, я на секунду опешил. Из открытой двери медотсека бил свет. В абсолютной темноте коридора это выглядело совершенно сюрреалистично. Я мигом потушил свой фонарь и направился туда. Как такое может быть? Я уже свыкся с мыслью, что остался один на брошенном и обесточенном после абордажа корабле. Неужели кто-то из экипажа уцелел? И почему тогда не эвакуировался? Сейчас узнаем. Я заглянул внутрь.
Первым, что я увидел, была обнаженная женская спина. Весьма стройная, надо сказать. Девушка сидела на кушетке посреди приемного отделения, одетая лишь в темные брюки, и старательно пыталась зашить
— Я могу как-то помочь, мисс Таката?
Реакция на мою реплику была молниеносной и неожиданной. Альтаирка, нисколько не стесняясь наготы, резко развернулась ко мне, а в вытянутой руке, вместо иголки, откуда-то появился такой же пистолет, как у меня. И его ствол смотрел прямо мне в лоб.
— И что же мы будем делать? — осведомился я, глазами указывая на пистолет в своей руке, направленный на Такату.
— Ну, для начала, я предложила бы вам перестать пялиться на мою грудь, мистер Хромов, а потом давайте, все-таки, уберем оружие и спокойно поговорим. Делить нам сейчас явно нечего.
После этих слов она положила свой пистолет на столик рядом, после чего с грацией заправского фокусника молниеносным движением сдёрнула с кушетки простыню и прикрылась ею.
Я подошел поближе и тоже положил свой пистолет на столик.
— Вы позволите? — я кивнул в сторону брошенных иголки с ниткой.
Альтаирка кивнула, поджав губы, и отодвинула простынку так, чтобы открыть доступ к ране на боку. Довольно серьезной ране с неровными краями. Интересно, чем это ее так? Пришлось еще раз обработать, прежде чем шить. Получилось, конечно, кривовато, но явно лучше, чем если бы она зашивалась сама.
Похоже, я перенапрягся, стараясь наложить аккуратный шов. Все-таки, базовый курс полевой медицины был ох как давно. Стоило мне завершить манипуляцию, как перед глазами все поплыло, и бело-черные плиты пола как-то очень резко оказались прямо перед лицом.
[1] «Стоять! На пол! Быстро!» — альтаирск.
Глава 21
Глава 21
Никогда не любил сны. Совершенно дурацкое состояние, когда сознание всерьез верит в то, что происходят совершенно невозможные вещи. Помнится, одна подруга в юности сказала, что сны мне не снятся из-за отсутствия воображения. Я тогда сильно обиделся. Хотя, может быть, это, и правда, так. Ей видней, она художник, ну, точнее, училась на художника. Но сны я все-таки иногда вижу. Редко, но бывает. И это всегда какая-то фантасмагория. Я то карабкаюсь по огромной подушке дивана, и она в какой-то момент начинает на меня падать, то стреляю из винтовки, а курок не нажимается. Но чаще всего это несущаяся на бешеной скорости машина. Я пытаюсь притормозить, но тормоз неисправен, и я все жму и жму на бесполезную педаль. От психолога я слышал, что причина в избытке внешнего давления и гиперответственности, мол, я боюсь потерять контроль над ситуацией, и подсознание моделирует мои страхи в сновидениях. Он тогда сказал, что нужно учиться отпускать ситуацию и жить, прислушиваясь к собственным желаниям. Что ж. Отличный план для кадрового офицера. Спасибо, док. Хорошо, что обязательные ежеквартальные курсы психотерапии отменили пару лет назад.
Но в этот раз сон был другим. Я плыл под водой совершенно свободно, без акваланга, быстро, как рыба, и при этом мог дышать. В душе разливалось спокойствие и одновременно бурлила звонкая радость. Эйфория. Экстаз. Солнечные лучи пронзали толщу воды, будто гигантские полупрозрачные деревья, растущие вверх ногами, а я играл между ними в салки с маленькими стайками ярких разноцветных рыб. Мне было хорошо и свободно. Теплая вода мягко ласкала тело, а мама трепала по щеке и звала просыпаться в школу. Но еще рано. Можно поспать. Так хорошо, зачем куда то идти?
— Просыпайся, дорогой.
«Чей это голос?» Я пытался сфокусировать зрение. Наконец, получилось. Около меня сидела Мэри и смотрела полными грусти глазами. Откуда она тут? Во рту пересохло, но я смог кое как выговорить:
— Это ты, родная? А где Лиза?
— Ты подвел нас, Петенька, — Мэри все так же печально смотрела мне в глаза. — Мы все погибли из-за тебя. Ты был далеко, а должен был быть рядом. Ты обещал.
Неожиданно она ударила меня по лицу. И еще раз.
Я заорал.