Битвы за корону. Три Федора
Шрифт:
– Гляньте, на куполе-то чего деится! Крест-то! Эхма!
И столько восторга было в этом восклицании, что все мгновенно задрали головы, уставившись вверх. Я поначалу не понял, но когда последовал примеру остальных, обомлел. Да, понимаю, объяснение простое: прощальный луч скрывшегося за горизонтом солнышка уже не мог осветить землю, но достал до верхушки деревянного купола. И все равно зрелище было фантастическое. Крест на куполе не просто сверкал сам, словно его только что начистили каким-то суперсредством, но и воздух вокруг него тоже горел, переливался, создавая радужный ореол.
Поначалу я как и остальные, зачарованно любовался, но через пару секунд спохватился. Такой эффект грех не использовать в своих целях и я рявкнул что есть мочи:
– А ежели бог с нами, кто на ны?!
И разом спало незримое напряжение, витавшее над строем. Загомонили, загудели, на лицах улыбки, словно завтра предстоит веселая прогулка, а не…. Впрочем, того, кто знает, что кому суждено, не спросишь. Хотя….
«Спросить-то не получится, а вот попросить кое за кого…», – осенило меня.
Как гласит мудрая ирландская поговорка, умный, оправляясь в путь, непременно помолится богу, но мудрый при этом не станет проклинать и дьявола. Мне, а главное Годунову назавтра предстояла такая дорожка, что в своем стремлении обеспечить Федору максимум безопасности, я был готов просить о помощи кого угодно – ангелов, богородицу, бога, черта и самого сатану.
Но как молиться темным силам я не знал. Да и не хотелось, честно говоря, связываться с ними – то ли помогут, то ли обманут. Опять-таки и цена может оказаться слишком высокой…. А что касаемо светлых, то они, на мой взгляд, чересчур высоко сидели. Да и воспитание… Молиться-то надо искренне, а как это сделать, если во мне до сих пор сказывался отцовский воинствующий атеизм, из-за которого я доселе испытывал изрядный скепсис как к самой церкви, так и к ее служителям. А когда просишь, но не веришь, то ничего хорошего не жди – еще обидятся чего доброго и наоборот напакостят.
Поэтому оставался третий вариант – воззвать к славянским богам, благо, моя травница, будучи в молодости отчаянной язычницей Светозарой, могла это сделать. И я, распустив народ, не взирая на усталость, гудящую спину и свинцовые ноги, поплелся к Петровне. Идти предстояло недалеко. Еще вчера вечером я переправил ее и Резвану в слободу иконников, расположенную рядом с Арбатскими воротами, выделив им уютный домик старосты.
«Не факт, что и они услышат, – рассуждал я на ходу, – не факт, что захотят «спускаться», но вдруг. А когда тонут, как известно, и за соломинку хватаются».
Впрочем, тут, памятуя кое-какие прошлые обстоятельства, получалась даже не соломинка или прут, а доска. Нет, скорее бревно. Ведь кто-то прошлым летом в Серпухове толкнул меня в бок, заставив повернуться, а мгновением позже арбалетный болт вместо того, чтобы войти под сердце, лишь пропорол мне кафтан, да слегка поцарапал кожу. Да и по пути в Москву, когда мы сидели с Басмановым близ костра, я всего мгновением раньше нагнулся, иначе….
Словом, была мне сверху какая-то помощь после ворожбы моей Петровны, а уж кто приходил на выручку – суровый воитель Перун, покровительница любви Лада или бог счастливого случая светлокудрый красавчик Авось – абсолютно неважно. Главное, приходили и спасали.
Но сегодня я хотел просить не за себя, а за всех тех, кто завтра поедет со мной в стан крымского хана, и в первую очередь за Годунова. Ну и за Ксению. Ей воевать не придется, но шальная стрела глупа и зла, впивается в кого ни попадя.
Петровна поняла цель моего визита без каких-либо пояснений. Я и рта не успел раскрыть, как она, указав мне на широкую лавку с подушкой, буркнула:
– Рано покамест. Эвон, поспи чуток, а время придет, разбужу.
Едва моя голова коснулась подушки, как я мгновенно провалился в непроглядную тьму. Правда, длилось это недолго. Полное впечатление, что проспал от силы несколько секунд, а тебя уже будят.
– Вставай, вставай, полночь пришла, – поторопила травница.
Я сел, потряс головой, потер виски и с удивлением обнаружив, что от усталости не осталось и следа. Такое ощущение, будто зарядился бодростью чуть ли не до завтрашнего вечера. Петровна, когда я сообщил ей об этом, удовлетворенно хмыкнула:
– Выходит подсобили, – и она кивнула на табурет, стоящий подле лавки, сиденье которого было завалено пучками каких-то трав. Понятно, средневековая аромотерапия во всей красе.
Поначалу мы вышли на передний двор, но Петровна, покосившись на маячивший метрах в пятидесяти церковный купол, осуждающе покачала головой.
– Негоже одним на виду владений другого показываться. Могут и не прийти, – и повела меня обратно, в обход дома, на задний двор.
Костёр, разведенный ею возле какого-то сарайчика, на сей раз разгораться не спешил. Вспыхнув в самом начале, он мгновенно съежился и принялся чадить, давая черный удушливый дым. Петровна некоторое время вглядывалась в него, мрачнея на глазах, и сурово прокомментировала:
– Сказывала ведь я тогда – не следовало тебе к чужим обращаться, да еще к такому…., – она с омерзением передернулась.
– Так ты не наших зовешь? – удивился я.
– Про наших забудь, – посоветовала она. – Это токмо в присказках ласковое теля двух маток сосет, а в жизни иное: за двумя зайцами погонишься… Теперь они к тебе никогда не придут, зови – не зови. А его, сам зри, без крови не дозваться. Давай-ка заголяй руку….
– Подумаешь, кровь, – хмыкнул я, закатывая рукав рубахи. – Лишь бы помогло.
Петровна вздохнула и сожалеюще уставилась на меня, словно на дите, ляпнувшее нечто несуразное, но по причине неразумности ругать его за явную глупость не имеет смысла.
– Не поймешь ты, князь. Не следует его таковским прикармливать, не то разохотится и не отвадишь. А то он чего доброго и сам что-нибудь учинять примется, дабы ты лишний разок к нему обратился.
– Да к кому нему?! Скажи ты толком!
Травница насупилась, сурово взирая на меня исподлобья, и упрямо отрезала:
– Сказано к нему, значит, к нему. Из древних он. И имени его тебе знать не след, поверь на слово, – и она сокрушенно пробормотала, ловко делая надрез на руке. – Ох, княже, княже, не следовало бы нам его вызывать. Не будь твоя затея столь опасной, нипочем бы не стала к нему взывать, ну да ничего не поделаешь. Пущай хоть он поспособствует.