Битвы за корону. Три Федора
Шрифт:
Словом, я отказался от замены. Потом не раз и не два об этом пожалел, но увы – заранее все знать никому не дано…
Честно говоря, я бы и духовника Федора отца Исайю, которого Годунов взял с собой, тоже попридержал бы, оставив изо всей троицы лишь толмача Захара Языкова. Этот действительно понадобится, когда дойдет до переговоров, а остальные…. Когда гремят пушки, помалкивают не только музы, но и все остальное. Архимандрит же из правильных, из настоящих, ни к чему ему с нами в татарский лагерь. Слишком хороший дядька, пусть живет.
Однако, поразмыслив, обреченно махнул рукой – придется брать. Предупреждать-то его ни о чем нельзя, а высадить просто так с бухты-барахты – обязательно заупрямится и тем самым чего доброго привлечет внимание Федора. Ладно, будем надеяться, что господь убережет своего достойного служителя от грядущих опасностей, а я по мере сил постараюсь в этом помочь вседержителю.
Спустя полчаса после появления Годунова на горизонте показались татары в заранее обговоренном количестве, то бишь ровно сотня. Впереди, на некотором отдалении, ехал десяток, а во главе его – я прищурился, внимательно вглядываясь, вместе с Фаридом-мурзой ехал какой-то подросток. Странно, а где Тохтамыш? Но дьяк Палицын, прибывший вместе с Годуновым, сообщил, что пацаненок – второй сын Кызы-Гирея нуреддин Сефер. Получается, не рискнул хан отправлять наследника, но коли тот дал слово, делать нечего, надо держать, отправил его братца.
Глядя на Сефера, мне почему-то пришла в голову мысль, что у Кызы видно совсем плохие дела, коли он ставит на третий по значимости пост в ханстве пятнадцатилетних мальчишек. И ведь не вчера или сегодня, а семь лет назад, когда Тохтамышу исполнилось всего десять, а этому сопляку вообще восемь.
Зато телохранителей своему сыну хан выделил – залюбоваться можно. Половина вообще не похожи на татар – явные представители Северного Кавказа. Остальные из числа, так сказать, коренной национальности, но одеты на порядок наряднее, нежели наши гвардейцы. Шелковые халаты аж искрились от золотых нитей, а уж оружие и вовсе выше всяких похвал – ножны богато отделаны серебром, а в эфесах не меньше одного, а то и двух-трёх сине-зелено-красных камушков. И понятно, что это не цветные стекляшки. Сам Сефер, надменно задравший нос, разумеется, одет богаче всех прочих.
А вот татарских счетоводов я на первых порах и не приметил, ибо они плелись в хвосте процессии. Лишь потом, увидев их, догадался кто такие. Да и мудрено не догадаться, учитывая, что самый молодой выглядел лет на сорок, не меньше. Ну-ну, господа кассиры и бухгалтера, добро пожаловать.
В отличие от моих гвардейцев, суровых и невозмутимых, крымчаки были веселы, шумно переговариваясь между собой. Но едва завидев стоящие на площади сундуки с гостеприимно поднятыми крышками, они тоже притихли. Еще бы, навряд ли кто-нибудь из них видел такое обилие золота и серебра. Кое-кто, не выдержав, направил к ним своих коней, но я повелительно гаркнул и мои гвардейцы, стоящие по трое у каждой телеги, разом ощетинились, угрожающе вскинув бердыши. Помогло.
А я сразу, не давая опомниться Сеферу, принялся пояснять, что, мол, времени для сбора «приданого» было в обрез, и если брать строго по весу, то пяти тысяч до трехсот у нас не хватает. Но это без учета драгоценных камней, стоимость которых должна на наш взгляд компенсировать нехватку. И указал в сторону последней телеги, стоящей с краю, на которой находились пара ларцов.
Что касается оценки драгоценных камней, то я был уверен, что любой, мало-мальски смыслящий в них человек, охотно зачтет их за пять тысяч – на самом деле они стоили куда больше. Можно было вообще не соваться с ними – хватило бы и серебра, но требовалось создать у татар впечатление, что мы не питаем никаких тайных умыслов, коли подошли к этому вопросу со всей серьезностью и скрупулезностью.
Палицын начал переводить, но нуреддин, усмехнувшись, махнул ему рукой, давая понять, чтоб умолк, и на чистом русском важно обратился ко мне:
– Сейчас мои люди посмотрят на эти камни и тогда я приму решение.
Ага, стало быть, мальчик запросто шпрехает по нашенски. Оно и к лучшему. Приложив руку к груди, я заметил, что столь мудрое решение делает честь ханскому сыну, а его знание русского языка – вдвойне. Сефер поморщился и пренебрежительно махнул рукой, давая понять – для него это сущие пустяки, но на меня посмотрел благосклонно. Есть плюсик, пусть и небольшой.
Фарид-мурза был настроен более скептически, но недолго. Выслушав прибежавшего к нему оценщика, что-то торопливо сообщившего ему, он мгновенно подобрел и пошел шептать на ухо ханскому сыну.
– Мы принимаем камни взамен недостающих пяти тысяч, – благосклонно кивнул мне Сефер.
– Хотя на самом деле их цена несколько ниже, – вставил свое словцо Фарид-мурза, – но великий хан милостив и повелел не глядеть на такие мелочи.
Ну, зараза! Ишь, доброту проявил! Да им верная цена не меньше семи-восьми, а то и десяти тысяч, да и то при условии, если продавать второпях и оптом. Ну да ладно, придет наш час и тогда посмотрим, кто более милостив. Но Фариду отплатил еще в Скородоме. Да и Романову за вчерашние разборки в думе заодно.
– Рад, что у нас нет никаких споров, – вновь прижал я руку к сердцу, обращаясь к нуреддину. – Но взвешивать злато и серебро – дело долгое и пока государевы и твои холопы станут этим заниматься, Федор Борисович предлагает тебе подкрепиться с дороги, – я указал в сторону небольшого, уже накрытого, стола и негромко продолжил: – Да и не нравится мне, честно говоря, как твои люди жадно взирают на наше золото. Того и гляди, не выдержат, кинутся. А почему? Да потому что голодны. С утра, наверное, ничего не ели. Пусть и они потрапезничают, – и снова широкий гостеприимный жест, на сей раз в сторону большого стола, расположенного чуть дальше.
Сефер замялся, нерешительно посмотрев на обиженно насупившегося Фарида-мурзу, недовольного тем, что я и его причислил к холопам. Пришлось бережно взять ханского сына под локоток, увлекая с собой, а по пути продолжая ворковать. Дескать, по русскому обычаю считается, что гость, отказавшийся преломить хлеб с хозяином, прибыл к нему с недобрыми намерениями.
Встрепенулся Сефер уже возле стола, когда опомнившийся Фарид-мурза что-то гортанно выкрикнул вдогон на татарском. Но было поздно. Ноздри мальчишки жадно раздувались, учуяв пряные запахи свежепожареной баранины.
– Пахнет вкусно, – одобрил он, сглатывая голодную слюну.
– Еще бы! – усмехнулся я. – Лучшие мастерицы потрудились, – и мысленно поблагодарил Резвану за ее чудодейственные травки.
И Сефер потянулся за первым куском мяса. Ел он осторожно, зорко приглядывая, чтобы я или Годунов брали из тех же мисок, что и он. Да и пил он точно так же. Но стол был сервирован без подвохов. А вот на втором, большом, ханскую сотню действительно ждал небольшой сюрприз в виде не совсем обычного меда, к которому Петровна накануне подмешала свой настой, притормаживающий все реакции человека, включая и его соображаловку.