Благословение святого Патрика
Шрифт:
Уже потом, накормив девчонок ужином, перемыв посуду и усевшись по привычке в любимое кресло, она снова прокрутила в голове их с Женей нечаянный спор… И подосадовала на саму себя – тоже, нашлась великая спорщица! Зачем кому-то навязывать свое мнение? Да еще и отстаивать его так яростно? Ну, думаешь что-то про себя, считаешь так, а не этак, и сиди себе, помалкивай! Глупо, право слово. А если так хочется поспорить, сама с собой поспорь. Тем более давно к этому привыкла – сама с собой рассуждать. Тогда и жесткой насмешливой оценки избежать можно. Или, например, неловкой паузы, за которой стояло явное Женино, вслух не высказанное, пренебрежение – совсем спятила,
Может, и спятила. Но от внутренней уверенности никуда не убежишь. Да, она была уверена – каждый человек уже готовеньким приходит на свет. Его душа, привычки, отношение к миру ему даны не воспитанием, не социальной средой и даже не родовыми генами, а даны кем-то неведомым, в готовом комплекте, собраны в маленький рюкзачок за спиной. Что дано, то и обязан нести всю жизнь. Потому что не зря дано. Потому что дающему сверху виднее, что и кому в этот рюкзачок положить.
Интересно, как этот «дающий» ей иногда представлялся. Добрый вполне дядька, похожий на средневекового алхимика. Стоит за огромным столом, а на столешнице перед ним – пустые пока рюкзачки… Вот он и бросает в каждый рюкзак всего по горсточке. Сюда – кротости и непритязательности, туда – глупости и самонадеянности, в третий – нахальной смелости… Бросил первую горсточку, задумался. Так, а не приправить ли кротость и непритязательность, например, талантом к литературному сочинительству? Хотя нет, для кротости, пожалуй, другой талант подойдет… А литературное сочинительство надо к нахальной смелости присобачить! Интересно же, что из этого комплекта получится!
А к глупости и самонадеянности мы, к примеру, красоты добавим! Да, хороший комплект, забавный! А небольшого уродства – кротости и непритязательности! Хотя нет, слишком уж все тривиально получается, неинтересно… Кроткий, непритязательный, да еще и уродливый… Придется, видимо, добрую щепоть обаяния в рюкзачок добавить. С обаянием – это уже ничего, с обаянием вполне прожить можно. Так, так… Надо еще в какие-то рюкзачки понемногу кокетства бросить, и главное, не ошибиться с пропорцией… О! А вот сюда мы добавим капельку врожденного аутизма! Самую капельку, как яду, чтобы совсем жизнь медом не казалась! Ой, переборщил с капелькой… Испортил человека. Ну, да ладно, так тому и быть, проживет как-нибудь. Зато вот сюда – побольше хамства и грубости… И жестокости… Оп-оп! Совсем гремучая смесь получилась! Ладно, посмотрим, как ты пойдешь в жизнь с этой гремучей смесью. Ох, трудно тебе будет, браток… Нагрешишь, наверное, может, и за решетку попадешь… А что делать? Надо же, чтобы у каждого своя природа была, индивидуальная, от которой не убежишь, не скроешься, как вы там ни старайтесь поменять ее своими земными технологиями…
Все, рюкзачки готовы. Где вы там, свежие душеньки, подлетайте по одной… Уж простите, что получилось, то получилось. А ты, рыжий, только попробуй данный мной талант в землю зарыть! У тебя таланту, между прочим, на полрюкзака тянет! Учти, потом ответишь сполна, за все спрошу. А тебе, которому с аутизмом переборщил, заранее все прощаю…
Хм, смешно. Все-таки она по природе – фантазерка неисправимая. Интересно, что бы с ней было, если б судьба ее по другому кругу пошла? Если б тогда, после школы, не в медицинское училище занесло, а на вожделенный филфак? Кем бы она была? Школьной учительницей с фантазиями? Смешно…
А может, она тоже участница того эксперимента? Вот что, например, в ее рюкзачок небесный алхимик положил? Особую сверхчувствительность? Умение слышать, как ветер исполняет Пятая симфония Рахманинова в кроне
Хотя нет, нужно. Главное, что ей это нужно. А вот смелости с наглостью мог бы небесный алхимик и добавить чуток. Да и не добавить даже, а просто – дать. Разве можно добавить к тому, чего вообще нет? У других – есть, а у нее – ни капли… Хотя бы чуть-чуть, для мало-мальской защиты от нападения.
Никогда она не умела себя защитить, чужая смелость и наглость вызывали у нее оторопь, убивали на корню волю. И даже более того – иногда казалось, что она сама ее к себе привлекает, эту чужую наглость… Как минус притягивает плюс, как пустота притягивает стремление чем-то ее заполнить. Нету своей – получишь чужую. Горячую, болезненную, невыносимую. Сколько она приняла такого наглого хамства от людей, только ей одной ведомо…
Нет, можно было, конечно, и заставить себя – не брать. То есть отвечать той же монетой. Да, пару раз попробовала в ответ нахамить – чуть не умерла потом… Все силы душевные на это «заставить» потратила. А толку все равно не было – после того, как себя заставила, в душе огромная дыра-депрессия образовалась, пришлось из нее выбираться потом…
Выбралась, кстати, играючи. Опять-таки фантазия помогла. Взяла и представила себе, что разобиженная душа ушла погулять… Ну, ушла и ушла, вернется, когда нагуляется. Душе тоже отпуск, наверное, нужен, чтоб отдохнуть от трудов. Она в отпуске, а ты – терпи… Можно и без антидепрессантов вполне обойтись, просто настроиться на ожидание, может, и долгое. Тем более после долгой разлуки встреча всегда слаще. А она, душа родимая, отдохнувшей возвращается, веселенькой, с новыми знаниями… То-то праздник, живи, не хочу!
Вот тебе и подарки природы с этой фантазией… Значит, не зря ее в твой рюкзачок положили, только умей пользоваться правильно! И живи, как умеешь, как чувствуешь. Даже и в состоянии «общипанности», как давеча выразилась умная девочка Женечка. Живи, дитя святого Патрика. Не изменяй душе и сердцу, какими они тебе сверху даны. Живи с деревьями, с птицами, с облаками. С липовой аллей, с шумом дождя и ветра в кроне огромного тополя. С книжкой, с куском черного хлеба с солью… С любовью к дочери, наконец. Господи, да разве ж этого всего мало?..
– Ты Женьке звонил?
Ирина смотрела на него исподлобья, злобно-снисходительно, будто заранее ждала неправильного ответа. Пришлось его дать, неправильный:
– Нет, не звонил.
– А почему? Ты же знаешь, у нее экзамен сегодня! По римскому праву!
– Мои тоже сегодня экзамен сдавали… Не мог же я во время экзамена звонить…
– А что, нельзя было в коридор выйти? Они, значит, твои, а Женька – не твоя?
– Да я сейчас позвоню…
– Ладно, не напрягайся, Иваницкий. Я давно уже поговорила с дочерью, между прочим. На пятерку она сдала. Просто я хотела лишний раз убедиться, что ты из себя, как муж и отец, представляешь.
– Ладно. Убедилась, и хорошо.
Он прошел мимо нее в гостиную, опустился в кресло. Господи, как же он устал… Устал от ее раздражения, от воинствующей снисходительности, от готовности в любой момент впасть в истерику… Кажется, и сейчас истерики не избежать.
– А чего ты мне хамишь, Иваницкий?
– Я не хамлю, Ирина.
– Нет, почему всегда и везде я и только я? А ты что, не отец? Тебе не интересно, что происходит с твоей дочерью?
– Мне интересно, что происходит с моей дочерью. Она умница, она сдала экзамен на «пять». Я в этом и не сомневался.