Благую весть принёс я вам

Волобуев Вадим

– Наедайтесь как следует. Слабые и себя не спасут, и общину погубят.

Головня тогда принимал из её рук кружку кислого молока и глиняную тарелку с болтанкой, взирал благодарными глазами (у мужиков-то так не покормят!), приговаривал:

– Счастья и долгих зим тебе, Зольница.

Ах, как недавно это было! А теперь - что произошло? Разве не тот самый Головня хлестал сейчас плетью заиндевевшую Зольницу? Разве не та самая Зольница посылала ему ныне проклятья? Зло пришло в общину, раскололо род, внушило людям ненависть друг к другу. Коварное колдовство

разъело души, тихой сапой прокралось в сознание. Это пришельцы, чтоб им пусто было, навели морок на родичей - больше некому. Огонь и Лёд уже повержены, но остались пришельцы, алчные южане, тянущие когтистые лапы к северному краю. Это их злая воля ослепила людей, заставила раз за разом покушаться на вождя. Рдяница, Сполох, теперь эти бабы... Можно подумать, будто крамола, угнездившись в общине, перескакивала с одного на другого, сжигая им разум, наполняя сердца яростью. Но значит ли это, что надо крушить всех подряд, не разбирая правых и виноватых? Быть может, враги этого и желают?

Но с суровой невозмутимостью прозвучал властный голос:

– Приведите Жара.

И Лучина похолодел в страшном предчувствии.

Отправив одного стражника за Косторезом, Головня презрительно глянул на окостеневших от холода крамольниц. Велел охранникам:

– Накиньте на них меховики.

Зольница укуталась в одежду, непослушными лиловыми пальцами стала завязывать тесёмки на отворотах. А Варениха, когда ей размотали голову, скатилась с рук воина и упала лицом в снег.

– Кажись, всё, великий вождь, - растерянно промолвил воин, поднимаясь на ноги.
– Готова.

Головня безразлично посмотрел на неё и промолчал.

В сумеречном небе задрожало разноцветное сияние, полыхнули разноцветные завеси - жёлтая, синяя, белая. За почернелым частоколом растёкся гул голосов, послышались крики:

– Великий вождь! Покажись! Жив ли ты?

Стражник, что отправился за Жаром, вернулся, сообщив:

– Там люди собрались, великий вождь. Боятся за тебя. Косторез тоже там.

Головня медленно побрёл к калитке. За ним, неотступные как тени, потянулись два воина с копьями.

Распахнув калитку, вождь вышел со двора. Полускрытая сумраком толпа шершаво завздыхала, зашевелилась многопалым чудищем, заскрипела пушистыми, толстыми ходунами по снегу. Вместо лиц - чёрные дыры под колпаками, только бороды мерцали, слабо озарённые небесным сиянием.

– Жив вождь, - прошелестело в толпе.

– Зачем явились?
– недружелюбно спросил Головня, раздосадованный, что его отвлекли от допроса.
– Разве я вас звал?

Толпа заколебалась. Послышались голоса:

– Так это... тревожились, великий вождь... беспокойство проняло... крики у тебя... как бы чего не случилось...

Вождь надменно скрестил руки:

– Волею Науки мне открылись козни заговорщиц, поддавшихся зловредному прельщению. Обе они завтра предстанут перед судом богини. Вы же идите по жилищам и не тревожьтесь за меня.

– Слава вождю!
– выкрикнул кто-то из толпы.
– Слава благодетелю!

И люди закричали наперебой:

– Слава! Слава! Долгих зим и крепкого здоровья!

Головня поискал глазами Жара, позвал его:

– Косторез, ты там? Покажись.

Жар торопливо протиснулся вперёд. Судорожно потирая руки, промолвил:

– Я здесь... великий вождь.

Глаза его искательно смотрели из-под колпака.

– Иди за мной, - приказал Головня.

Первое, что увидел Жар, ступив во двор, - это распростёртое на снегу тело Варенихи (седые волосы известково белели в потёмках), и скорбно склонившуюся над мёртвой бабкой Зольницу. Косторез остановился как вкопанный, невольно сделал шаг назад, уперевшись спиной в тын. Зольница подняла на него лицо, усмехнулась из-под ветхого колпака - пятна застывшей крови в темноте чернели как язвы от кожной болезни. Вождь неспешно приближался к ней, поигрывая плетью.

– Слыхала?
– самодовольно произнёс он.
– Любят меня родичи. Волнуются. Среди ночи из жилищ повылазили. А о тебе всплакнёт ли кто завтра?
– Он обернулся к Косторезу.
– Знаешь, за что казню её?

Жар молчал, окаменев от страха.

– За предательство и ворожбу, - объяснил Головня.
– Порчу на меня вздумала наводить, засранка. Говорят, ты тоже там был, видел, как она колдовала. Правда ли? Я ведь верил тебе, Жар.

– В-великий вождь, - промямлил умелец, трясясь всем телом.
– С-случайно...

– Случайно?

– С-случайно заш-шёл... Н-не знал...

– Не знал? А вот мы у неё сейчас спросим.
– Он повернул лицо к Зольнице.
– Ну что, правду молвит или врёт? Знал он о твоём непотребстве? Отвечай.

Та злобно прищурилась, произнесла будто с удивлением:

– Я-то думала, ты донёс, Жар. Зря грешила, выходит. Прости.

Косторез пошатнулся, вспотев, вцепился в поясные обереги.

– Кл-лянусь... ничего не знал... ничего!

Стоявший чуть поодаль Хворост воскликнул, махнув рукой:

– Да что с ним толковать, великий вождь! Глянь: у него измена на роже нарисована. Прежняя жена в крамоле жила, и приятель его, Сполох, тоже. Случайно, что ли, он за негодяйку эту на твоём совете вступался? Они все повязаны, это уж как пить дать. Позволь, самолично с ним разделаюсь, сволочью такой.

Жар замотал головой, залепетал что-то бессвязное. Страх вымел из головы все мысли, душа забилась куда-то в уголок и вопила от ужаса.

– Обвинения против тебя тяжкие, Жар, - произнёс Головня.
– Есть ли что сказать в оправдание?

У Костореза подогнулись ноги. Бухнувшись на колени, он униженно завопил:

– Невиновен я, вождь, невиновен! Это она, мразь, ворожила, а я чист пред тобой. Ходил к Варенихе, чтобы дочь исцелить. Верь мне, Головня! Разве ты не знаешь меня? Мы ведь - родичи с тобой. Одной крови...

Хворост выкрикнул, прерывая его:

– Родством с вождём прикрыться хочешь, кощунник? Не знаешь, разве, что нет для Науки ни Артамонова, ни Рычагова, все равны. Зато каждый видит: Рдяница, Пылан, Сполох, эти две негодяйки - всё твои родичи.