Блаженны миротворцы
Шрифт:
— Как так? — говорю.
— Скажут: «Не предаёт ли собственных родичей женщина, позвавшая в наш мир давнего врага?»
Это да, думаю, это — легко. Если вообще, в принципе, будут с нами общаться, а не шлёпнут на подлёте, как только их космический патруль засечёт мои крылышки.
Человеческие ведь, характерные такие крылышки. Да ещё и тяжело вооружённые.
Гелиора увидела, что я молчу, погладила мою ладонь, осторожно — и говорит:
— Я не могу позволить тебе рисковать жизнью ради меня. Ты и так сделал больше, чем люди когда-либо делали
Я бы ей поверил и согласился, но уже понимал смысл их поз. А поза у неё была — «всё кончено».
— Нет уж, — говорю. — Давай-ка, рассказывай, что тебя печалит.
Она подняла на меня очи, прекрасные, с золотым сиянием в глубокой черноте, и говорит:
— Я никогда не смогу произвести на свет своих девочек. Потому что для этого нужен живой Посредник. Ты ведь уже это понял, да?
— Как же так? — говорю.
— Так устроен мой народ, — отвечает. Медленно, тихо — не пение, а рыдание. — Они будут дремать внутри меня и ждать своего часа ещё некоторое время… а потом уснут навсегда. И будут похоронены во мне, пока я жива.
Так это было сказано, ребята, что меня в сердце кольнуло.
— Ну нет, — говорю. — Так дело не пойдёт. Мы с тобой полетим к Чиеоле — и я… я придумаю что-нибудь, вот увидишь. Потому что нельзя не дать дитю ни одного шанса на жизнь. Мы же с тобой — разумные существа, да?
Тогда Гелиора впервые прислонилась ко мне и прижала мою руку к своей груди — плоской, да, они же не млекопитающие, но я слышал, как билось её сердце. Как у человека — может, чуть быстрее.
— Хорошо, — говорит, — милый капитан. Выживем все вместе — или умрём все вместе. Ты умеешь делать так, чтобы было не страшно.
Так я решил, что всё устрою непременно. Мейнец я или нет, в конце концов?
Первым делом мне надо было узнать частоту чиолийской космической связи.
Я думал, это окажется непростым делом, потому что Гелиора образование получила чисто женское — биохимик, воспитательница, детский доктор — и откуда ей знать такие технические подробности. Ошибся.
У неё младший муж был — оператор связи высокого класса. А у неё была прекрасная память. И Гелиора вспомнила для меня и стандартную частоту, и аварийную, и даже — частоту космического патруля Чиеолы. И мы что сделали: мы вышли из «прыжка» на большом расстоянии от планеты, даже не заходя в планетную систему, я лёг в дрейф — и запустил передатчик на частоте перехвата.
А сообщение надиктовала Гелиора.
«Доблестный воин, защитник мира! Это я — воспитательница с погибшей станции на Матери Металла -18. Со мной человек, который спас жизнь мне и моим будущим детям. Пожалуйста, не уничтожай этот звездолёт — мы ждём сеанса связи».
И этот призыв мы повторили раз сто, и я чувствовал всей шкурой, что нас уже давно засекли,
И я воображал, как суровый чиеолиец с иссиня-чёрными бакенбардами-ощущалами, глядя в оптику и барабаня по пульту четырёхпалой конечностью, мрачно щебечет: «Мало того, что эти сволочи нападают на наших мирных геологов, они ещё и голоса наших женщин подделывать навострились!» И что — я бы на его месте сам так и подумал.
И, наверное, какое-нибудь начальство приказывало суровому оператору подстраховаться и уничтожить мои крылья к трёпаной матери. А оператор, лаская взглядом тумблеры запуска ракет, возражал, что голос, всё-таки, женский, и нет пока определённых данных о нашей истинной цели.
Мол, у него пока рука не поднимается.
А мы ждали и гадали, чего в чиеолийцах больше: рационального мышления или того, другого. Того самого, что заставляет рисковать, когда речь идёт о своих — даже вопреки здравому смыслу.
Оказалось — больше того, другого.
Но когда рядом в физический космос вываливается пятёрка патрульных, вооружённых до зубов, тяжело дрейфовать и не рыпаться. Никогда до этого я не делал то, что все патрульные Вселенной требуют от мейнцев — не выходил с поднятыми лапками.
И больше не собираюсь. Когда тебя держат на прицеле — неприятно себя чувствуешь.
Ну так вот.
Оказалось, что чиеолийцы мужского пола не щебечут. Что они… ну как сказать? Издают такой гортанный клёкот, как хищные птицы. Но именно такого сурового типа, как представлялось, правда, бакенбарды у него были, скорее, фиолетовые, я на мониторе связи и увидел.
И он заклекотал, как ястреб:
— Следуйте за нами. Идём на наблюдательную станцию.
— Иду, — говорю. — Смотри, вот — ваша женщина.
Гелиора хотела что-то сказать, но патрульный её прервал — я отметил, что прервал, в общем, вежливо:
— Прости, женщина. Побеседуем на нашем борту.
А у чиеолийцев, если верить дешифратору, обращение «женщина» имеет вовсе не тот смысл, что на Мейне — «эй, тёлка!» На Чиеоле оно звучит, как титул. Причём — почётный. Причём — не как «мадам» или «леди», в смысле — важная особа, а почётно, что женщина как факт. То есть, писалось бы это «Женщина», наверное, с заглавной буквы.
Надо думать — при их-то процентном соотношении полов.
Пятёрка охотников взяла нас в сферу, чтобы не рыпались. Они, всё-таки, здорово страховались. Я включил двигатели и пошёл на самом малом, постепенно добавляя ускорения — так и добрались до их базы, постепенно, с эскортом.
База была очень серьёзная; я думаю, персонала там работало человек триста, не считая патрульных. И нас довели до неё под прицелом, отконвоировали до места посадки — крытого ангара, вышли из своих охотников и выстроились у нашего входного люка.
С бластерами. От нас ждали любой пакости.