Блаженство по Августину
Шрифт:
Надо полагать, — позднее сделал умозрительный вывод преподобнейший епископ Аврелий Августин, — в распоряжении тамошних слуг правосудия имеются в достатке нужные орудия труда и правды, не менее изощренные, чем медицинские инструменты и лекарственные средства благороднейшего эквита и натурфилософа Флакка Секстиллиана Магона.
— Медицина, история и натурфилософия тождественны, аналогичны в стремлении к истине, преподобнейший прелатус Аврелий, — все же после обеда обмолвился, не удержался Флакк, когда им принесли из библиотеки список известнейшего трактата знаменитого целителя Галена «О взглядах Гиппократа и Платона». — Поэтому
О болезненности и уязвимости бренной плоти человеческой нашему Апеллесу известно немало… Думаю, подозреваемым в преступных деяниях наверняка не поздоровится в его знающих руках.
Ко всему прочему он был очень дружески и творчески расположен к невинно убиенной маленькой златокудрой Лоллии, младшей дочери моего ценнейшего стекольных дел фабера из Иллирика. Говорил мой Апеллес, в живописном представлении именно такой должна быть Богоматерь в отрочестве, писал ее изображение, называя непорочной пресвятой девой.
Очень трогательно, если перед женщинами он благоговеет, до седых волос сохранил мужскую невинность. Это Апеллес, кстати, упросил меня оставить в покое моих пунийских матрон и девиц, предающихся непристойным языческим обрядам в первое полнолуние марта у того самого водоема.
Мальчишкой в любознательную пору отроческого созревания я подглядывал за их женским обрядовым рукоблудием, когда они пальцами нежно ублажают друг дружке груди и влагалища, омываясь после бешеных, скажем, истерических языческих танцев и кружений. Как-то раз наставник Полигистор застал за тем же рукоблудным занятием в ту минуту вожделенно подсматривающего, надлежаще надрал ему уши и отвел к отцовской любвеобильной и пышнотелой рабыне, наказав ей преподать мне уроки совместной техники и физиологии эстетического эроса мужчины и женщины.
В чем у нас дидактика и пайдейя он ей объяснил попросту, по-латыни. Всяких ученых греческих слов она не знала, но кое-чему из усвоенного в лупанарах Картага, научила и меня, грешного…
Ох, Аврелий, прошу простить глупца. Опять я тебе неуместно исповедуюсь…
Однако истина мне дороже, все ж таки ты не прав, без достаточных на то оснований рассуждая о четырех категориях темпераментума у Гиппократа. Ибо надлежащее соотношение индивидуальных черт характера людей строго привязано в генесисе к их географическому местопроживанию. Сейчас я тебе это неопровержимо докажу доподлинными цитатами Гиппократа, которые для нас записал и прокомментировал величайший Гален…
Натурфилософской беседой доминус Флакк развлекал прелатуса Аврелия до самого позднего вечера. Не преминул и покритиковать его труды, какие не так давно предоставил к прочтению патрона библиотекарь и либрарий Полигистор.
— …Ты, Аврелий, вынужден пользоваться при сочинении богословских трактатов расхожими представлениями и заблуждениями. Мне это понятно, иначе невежественная чернь и благородных кровей скудоумцы тебя бы отвергли.
Мне же нет нужды учитывать глупейшие и превратнейшие мнения скопища невежд. Потому я и заявляю: ты физически заблуждаешься, высчитывая по Святому Писанию всего-навсего шесть тысяч солнечных лет, якобы прошедших со времен Cотворения. Тут ты категорически не прав. Мир намного древнее.
В горах нам это виднее. Камни и горы разрушаются и меняются медлительно, веками и тысячелетиями, долгими эонами и эратемами. Однако изменились они с незапамятной древности поразительным образом.
Так, на горных вершинах мне случалось видеть огромные слои окаменевших в единую массу морских устричных раковин. Причем образовались они там отнюдь не в кратчайшее время всемирного потопа. Живут эти устрицы только в соленой воде, растут очень медленно. Следовательно, там, где сейчас горы, когда-то находилось море. Думаю, все возвышенности постепенно, исподволь опускаются, а равнины вздымаются к небу.
Тут несомненно прав Апулей из Мадавры в известном философском рассуждении «О мире». Со временем суша и море постоянно меняются местами…
Вот ты пишешь, будто некогда жили-были высоченные великаны. Брось ты эти языческие сказки и мифы о богоравных людях, титанах, киклопах, гигантах! В древности людишки были гораздо мельче, тщедушнее и ниже ростом, нежели в нынешние времена. Тому свидетельством старые костяные погребения и египетские мумии, какие я лично и отлично измерял вместе с Апеллесом Такемом.
Может, если и существовали допотопные колоссы, то они являлись демонами, выращивавшими себе гигантскую земную плоть. Притом, скорее всего, не человеческую, а звериную. Уверяю тебя, большие окаменевшие кости и зубы, что мы изредка находим, принадлежат не людям, а вымершим животным. В доказательство хочу сказать, что и в нашу просвещенную натурфилософией эпоху ущербные разумом дикари принимают больших африканских обезьян, обитающих далеко на юге, за лесных людей, а стада собакоголовых павианов именуют племенем эдаких кинокефалов-псоглавцев. Почитай-ка, что за вымыслы и нелепости о народах Африки не стесняются серьезно излагать с умным ученым видом древние греки Геродот, Павсаний, Страбон. Им же без каких-либо оговорок и раздумий вторит наивный римский сочинитель и компилятор Плиний Старший. А какие уму непостижные глупости написал о наших африканских землях Саллюстий!
Новые материальные и духовные истины, Аврелий, противоречат лишь дурной людской привычке ничего не знать, но не общечеловеческому разуму, устремленному к истине и познанию. Привычно скудоумные, косные в обыденности понятия, закостеневшие представления-фантазии многим дороже, чем новейшее умопостигаемое опытное знание.
А великаны, гиганты, киклопы и титаны суть безумные выдумки и вымыслы необузданного плотского воображения.
Порой, мой Аврелий, тяжким колоссальным бременем на нас лежит авторитет заблуждавшихся предков и тех, кто бездумно следует старине. Превратны мнения толпы, не умеющей отличать воображаемое от действительного, а прошлое — от будущего.
Вот отчего я пишу продолжение и критику натурфилософской поэмы эпикурейца Тита Лукреция о прагматической физике. По-латыни я ее назвал просто и неприхотливо «О новых вещах», то есть «De rerum novarum». Практика есть прагматика на земле и в небесах.
Вон практически мне бы хотелось научиться использовать силу молний для выплавки металлов. Но, как заставить небесный огонь ударять в нужное место, я пока не знаю.
Явление это природное и случайное. Только скудоумные, обделенные разумом язычники могут верить, будто бы громами и молниями владеет Юпитер Громовержец. Да и путают они звуковой шум грома с искрометным огнем, исходящим из небесных туч и облаков.