Бледная графиня
Шрифт:
В то время как она собирала бумаги покойного графа, в открытой двери промелькнула какая-то тень, но графиня была слишком погружена в свое занятие.
Наблюдателем за ночными действиями графини был не кто иной, как Милош. Он появился как раз вовремя, чтобы увидеть, как графиня берет бумаги из письменного стола графа. Когда она выпрямилась, он исчез так же бесшумно, как и появился.
Графиня не заметила его. Да и разве можно было предположить, чтобы кто-нибудь посторонний оказался в покоях старого графа, куда никто, кроме нее,
Окончив свое дело, графиня с удовлетворенным видом оставила кабинет. Снова зазвучали ее шаги в больших, пустых комнатах, снова замелькал в окнах замка таинственный свет.
Вернувшись к себе, графиня увидела, что в камине все еще теплятся угли. Она поставила подсвечник на стол, бросила пачку бумаг в камин. Они скрутились, пожелтели и разом вспыхнули. Взяв щипцы, графиня мешала уголья до тех пор, пока в камине не осталось ничего, кроме пепла.
Этот ее поступок также не остался в тайне. Милош и здесь следил за каждым ее движением.
Окончив свою ночную работу, графиня погасила бра и направилась в роскошную спальню, где постоянно горела настенная лампа с белым матовым колпаком.
Переодевшись в пеньюар, она легла на взбитые подушки. Лицо ее выглядело умиротворенным. Скоро она смежила веки, но сон ее был беспокоен. Она что-то бормотала, часто привставала и с широко раскрытыми глазами озиралась по сторонам, к чему-то прислушиваясь, потом снова укладывалась. Лишь под утро кошмары оставили ее, и она спокойно уснула.
XXXI. СВИДАНИЕ
Когда Лили окончила молиться и взглянула из окна на больничный двор, Гаген был уже за воротами и, бросив прощальный взгляд на зарешеченные окна, сел в карету.
Он уезжал. Несчастная лишалась своей последней опоры.
Теперь она осталась совсем одна, всеми покинутая, в этом мрачном доме, где все повергало ее в страх и смятение, а рядом не было никого, кто мог бы оказать поддержку, утешить.
Палата, куда ее поместили, больше напоминала тюремную камеру. Но почему в ней четыре постели?
Это обстоятельство не замедлило разъясниться.
Время, назначенное для прогулки пациентов, истекло, и они должны были вернуться в свои палаты.
И вот дверь отворилась, и Дора Вальдбергер ввела трех женщин. Значит, Лили предстояло делить свою жизнь здесь с тремя умалишенными. Одна из них, уже старуха, оглядела Лили со всех сторон, другая не обратила на нее никакого внимания, третья тотчас же села на свою постель и принялась вполголоса молиться и напевать псалмы.
Между тем наступил вечер.
Дора Вальдбергер принесла четыре деревянные чашки с водой и по куску хлеба, указала Лили свободную постель и вышла, заперев за собой дверь. Лили была так напугана обществом помешанных, что места себе не находила. Одна из ее соседок вскоре улеглась и заснула. Вторая села к столу и начала что-то писать, потом вдруг стала то смеяться, то плакать. Третья же продолжала молиться и распевать духовные гимны.
Ее пение производило на Лили тягостное, пугающее впечатление. Кроме того, среди ночной тишины до ее слуха доносились временами дикие крики и хохот помешанных из других отделений.
Лили боялась лечь спать и в смертельном страхе ожидала наступления утра. Время тянулось для нее нестерпимо медленно. С тоской и нетерпением прислушивалась она к бою больших больничных часов, и ей казалось, что ночь никогда не кончится.
Наконец начало светать. С неописуемой радостью встретила Лили первый луч утреннего солнца, проскользнувший в мрачное помещение сквозь железную решетку на окне.
Кто-то из коридора погасил лампу, вмурованную в стену над дверью так, чтобы помешанные не могли ее достать.
Лили постучала в дверь. Она тотчас приотворилась, и показалось заспанное лицо сиделки.
— Что вам нужно? — неприветливо спросила она. — Время завтрака еще не пришло.
— Переведите меня отсюда, — взмолилась Лили. — Я не могу этого вынести.
— Почему же? — спросила Дора Вальдбергер в полный голос, так что разбудила обеих спавших. — Что за странные прихоти? Разве вам здесь нехорошо?
— Я хотела бы иметь отдельную комнату, хотя бы самую маленькую, — робко попросила Лили.
— Что? Отдельную комнату? Ну, этого вы не скоро добьетесь. Если освободится что-нибудь подходящее, то, может быть, и получите, а пока придется побыть здесь.
С этими словами Дора захлопнула дверь и заперла ее снаружи.
Эта попытка только навредила Лили, так как помешанным почему-то не понравилось ее желание избавиться от их общества, и они начали посматривать на нее с заметной враждебностью.
Какая ужасная жизнь начиналась для несчастной! Признанная умалишенной, она была заключена вместе с настоящими больными и не имела возможности ни на минуту избавиться от их общества. Она чувствовала, что постоянное созерцание чужого безумия, в сочетании с собственными душевными муками и отчаянием, могло губительно на нее подействовать и, возможно, обратить в душевнобольную.
К тому же ее мучили вопросы. Каково состояние здоровья Бруно? Как обстоят дела в Варбурге? Удалось ли напасть на след Марии Рихтер?..
Следующую ночь она тоже провела бы без сна, если бы силы ее не истощились и усталость не взяла верх над всеми страхами и опасениями. Однако сон ее был непродолжителен. Песнопения и молитвы помешанной скоро заставили Лили проснуться.
Около полудня явился врач-психиатр, тот самый молодой человек, который привел ее и доктора Гагена в эту палату. Звали его Гедеон Самсон. Рыжий, с угреватым лицом и маленькими бегающими глазками, Гедеон Самсон не принадлежал к тем людям, внешность которых внушала доверие. Лили с первого взгляда почувствовала к нему непреодолимое отвращение.