Бледный преступник
Шрифт:
– Инспектор, мне кажется, уровень образования полицейских из Орпо очень низок - туда берут всех, кто в состоянии нацарапать условия пари на бумажке. Выясните наверняка насчет вашего сержанта, очень прошу вас. Лучше я буду сам писать, чем потом расшифровывать каракули, похожие на кириллицу или на еще более примитивную письменность.
– Слушаюсь, профессор.
– Дойбель криво улыбнулся и отправился выполнять приказания.
– Смотри-ка, а я и не думал, что он такой чувствительный, - заметил Ильман, глядя ему вслед.
– Тоже мне, сыщик, который боится увидеть мертвое тело! Это все равно как если бы торговец вином отказался попробовать "Бургундское",
– Все очень просто. Они выходят на улицу и загребают всех мужиков в кожаных шортах. Это то, что наци называют естественным отбором.
На полу в глубине камеры хранения лежал чемодан с телом, накрытым простыней. Мы нашли пару больших свертков и уселись на них. Ильман откинул простыню, и я невольно сморщился - в нос мне ударил запах, очень напоминавший запах скотного двора. Я машинально повернул голову, чтобы глотнуть свежего воздуха.
– Да, действительно, - пробормотал Ильман.
– Лето в этом году очень жаркое.
Это был большой чемодан, какой берут в морской круиз, сделанный из голубой кожи отличного качества, со множеством латунных застежек и заклепок. Часто можно видеть, как такие чемоданы грузят на первоклассные пассажирские лайнеры, курсирующие между Гамбургом и Нью-Йорком. Однако девушке лет шестнадцати, лежавшей в этом чемодане, осталось совершить только одно путешествие - самое последнее в ее жизни. Полуприкрытая куском, как мне показалось, коричневой занавески, она лежала на спине, ноги повернуты влево, а в области груди тело ее образовывало изгиб. Голова располагалась под совершенно немыслимым углом по отношению к телу, рот раскрыт, казалось, что она улыбается, глаза полузакрыты, и, если бы не запекшаяся кровь в ноздрях и не связанные веревкой лодыжки, можно было бы подумать, что девушка только просыпается после долгого сна.
Вошел сержант Дойбеля - дородный мужчина без всяких признаков шеи, как у походной фляжки, и с грудью, напоминавшей мешок с песком, в руках тетрадь и карандаш. С видом почти полного безразличия он сел немного в отдалении, посасывая конфету и скрестив ноги. По-видимому, зрелище, открывшееся его глазам, мало его взволновало.
Перед тем как начать описывать то, что лежало перед Ним, Ильман какое-то мгновение оценивающе смотрел на сержанта и затем кивнул.
– "Девушка-подросток, - начал диктовать он официальным тоном, примерно шестнадцати лет, обнажена и лежит внутри большого чемодана хорошего качества. Тело частично покрыто куском коричневого кретона, ноги связаны обрывком веревки.
– Он говорил медленно, делая паузы между фразами, чтобы сержант успевал записывать за ним.
– При удалении с тела покрывала из ткани обнаружилось, что голова почти полностью отделена от туловища. На теле видны следы прогрессирующего разложения, свидетельствующие о том, что тело пролежало в чемодане по крайней мере четыре или пять недель. На кистях рук никаких "следов борьбы". Я заворачиваю их в бумагу для дальнейшего исследования пальцев в лаборатории, хотя из-за того, что она, без сомнения, грызла ногти, я думаю, это ничего не даст.
– Он вытащил из своего портфеля два бумажных пакета из толстой бумаги, и я помог ему обвязать ими руки мертвой девушки.
– Послушайте, а это что? Или мои глаза меня обманывают, или я вижу перед собой окровавленную блузку?
– Похоже на форму Союза немецких девушек, - высказал я предположение, наблюдая, как он вытащил сначала блузку, а потом и юбку того же цвета, что носят моряки.
– Необыкновенно предусмотрительно со стороны нашего приятеля послать нам ее одежду. И как раз тогда, когда я подумал, что он становится что-то уж очень заботливым. Сначала анонимный телефонный звонок в Алекс, теперь это. Напомните мне, чтобы я заглянул в свой дневник и проверил, не сегодня ли у меня день рождения.
Тут я заметил что-то еще и, наклонившись, вытащил из чемодана маленькую квадратную карточку.
– Удостоверение на имя Ирмы Ханке, - сказал я.
– Ну что ж, это, по-видимому, избавляет меня от хлопот.
– Ильман повернул голову в сторону сержанта.
– "В чемодане также находится одежда мертвой девушки и ее удостоверение", - продиктовал он.
На удостоверении было кровавое пятно.
– Может это быть отпечатком пальца, как вы думаете?
– спросил я его.
Он взял у меня карточку и принялся внимательно рассматривать пятно.
– Да, вполне вероятно. Но я не вижу, чем это может нам помочь. Будь это настоящий отпечаток пальца, тогда совсем другое дело, мы бы получили ответ на многие вопросы.
Я покачал головой.
– Нет, не ответы, а новые вопросы... С чего это вдруг этому ненормальному понадобилось рассматривать удостоверение своей жертвы? Кровь указывает на то, что к тому времени она, вероятно, уже была мертва, если, конечно, это ее удостоверение. Так почему же наш приятель решил узнать, как ее зовут?
– Наверное, чтобы потом назвать ее имя, когда будет звонить в Алекс?
– Да, но зачем ему понадобилось ждать несколько недель, прежде чем позвонить? Не кажется ли вам это странным?
– Здесь вы правы, Берни.
– Он положил удостоверение в пакет и осторожно поместил его в свой портфель, а затем снова заглянул в чемодан.
– А что у нас здесь?
– Он вытащил небольшой, но производивший впечатление тяжелого мешочек и заглянул в него.
– Ну, не странно ли?
– Он держал его открытым, чтобы я мог видеть, что в нем лежит. Там были пустые тюбики из-под пасты, которые Ирма Ханке собирала в рамках экономической программы рейха.
– Наш убийца действительно предусмотрел все.
– Похоже, этот негодяй решил подразнить нас. Дает нам в руки все улики. Представляю, каким умным он себя считает, мы ведь никак не можем его поймать.
Ильман продиктовал еще несколько строчек сержанту и затем заявил, что закончил предварительное изучение места преступления и теперь очередь фотографа. Снимая перчатки, мы отошли от чемодана и обнаружили, что станционный мастер приготовил нам кофе. Я с удовольствием пил крепкий и горячий кофе, надеясь, что это поможет мне избавиться от привкуса смерти, обволакивавшего мой язык. Ильман сделал пару самокруток и протянул одну мне. Крепкий табак по вкусу напоминал ароматный дым от жарящегося мяса.
– А не имеет ли к этому какое-нибудь отношение ваш сумасшедший чех? спросил он.
– Ну тот, который называет себя кавалерийским офицером.
– Кажется, он действительно был кавалерийским офицером, - сказал я. Его немного контузило на Восточном фронте, и он до конца так и не оправился. Этот кавалерист не способен совершить тройные прыжки, и, честно говоря, я не собираюсь на него ничего навешивать, если, конечно, не получу прямых улик. И не намерен выбивать из кого-нибудь признание, как это принято на Александр-плац. Не говоря уже о том, что он ничего такого не сказал. Его допрашивали все выходные, и он по-прежнему утверждает, что невиновен. Посмотрим, может быть, кто-нибудь из служащих камеры хранения опознает в нем человека, который оставил этот чемодан, но если нет, мне придется его отпустить.