Ближе некуда
Шрифт:
— Почему ты касаешься меня? — вырвалось из моей груди помимо воли. — Ты хочешь причинить мне вред? Ли-ра мне все рассказала, нет нужды скрывать правду, Терн, я знаю, кто ты.
— Я могу причинить вред только той, кого люблю, — холодно сказал он. — С чего ты решила, что это ты?
Мне показалось, что я стояла на краю бездны, а теперь упала в нее. Хватая ртом воздух, я отступила на шаг назад и прижала руку к груди, не в силах справиться с тем, что творится внутри меня. Я хотела его ударить, я хотела причинить ему боль — но что сравнится с той болью, которую он — снова! —
— Прости, — сказала я, сжимая зубы так крепко, что они заскрежетали. — Конечно, я и забыла об этом. Как хорошо, что я сразу не поверила твоим словам о любви. Избежала такого разочарования.
Я с развернулась и покатила прочь. Еще мгновение — и Одн-на бы закричала, заплакала, устроила бы истерику прямо у него на глазах. Одн-на сломалась бы от этих слов — страшных, ужасных, тяжелых слов. Но я не была только Одн-ной. Нина во мне холодно выслушала Терна и пожала плечами.
Чего же ты хотела от человека, который отказался от тебя перед лицом смерти, милая? Ждала, что он упадет на колени и скажет, что жить без тебя не может? Это не роман о любви, это жизнь. Он забыл о тебе сразу же, как ты умерла… да и тебе самое время начать забывать о нем.
Он догнал меня и молча побежал рядом. Мы поднялись на холм, спустились и заскользили вдоль кромки леса, направляясь к озеру Атт. Несколько раз я ловила на себе косой взгляд Терна, но я уже справилась с собой и знала, что он не увидит на моем лице эмоций.
И мне очень хотелось, чтобы и сердце мое перестало их ощущать.
Ночь покрывалом упала на землю, когда мы преодолели еще один холм и вышли к реке — она текла по запретному лесу и мимо озера, а там уже и рукой подать до деревни. Стало совсем холодно, но Терн все бежал и бежал впереди, и я не осмеливалась подать голос и сказать, что устала. Наконец, впереди показалась гладь озера и та самая охотничья сторожка, в которой я и Терн впервые заговорили о любви.
— Нам лучше переночевать там, — сказал он, останавливаясь. Пар клубами вырывался из его рта.
Я остановилась рядом и посмотрела вперед. Огней деревни еще не было видно, а пальцы рук, в особенности той, на которую была надета порванная перчатка, у меня совсем отмерзли.
— Да, давай.
Голос мой дрожал, от холода зуб на зуб не попадал. Терн, по-видимому, услышал это, лицо его словно окаменело в свете убывающей луны. Он увидел, как я отчаянно шевелю пальцами, протянул руку, и, схватив меня за кисть, развернул ее ладонью к себе. Конечно, это была дырявая перчатка.
— Я не понимаю, тебе так нравится изображать из себя героиню, или что? — со злостью сказал он.
Стащив с рук свои перчатки, он протянул мне с выражением лица, не способствующим изъявлениям недовольства.
— Надевай, быстро. Мне, знаешь ли, тоже жертвенность не чужда, но до умеренных пределов. Нам надо добраться до домика. Поехали.
Я не нашла в себе сил на еще одну колкость. Натянула его перчатки прямо поверх своих, и мы поехали. Сначала эффекта не было никакого, но потом в руках появилась ужасная, сводящая
Мы почти бегом вбежали в сторожку. Я встала у порога, не в силах пошевелиться, руки просто вопили — обе хором и каждый палец по отдельности, — отходя от мороза и ветра. Терн зажег фонарь, растопил печь, поставил на огонь жестянку с водой.
— П-почему нам нельзя было оста-аться там? — дрожа и стуча зубами, спросила я. — Терн, п-почему нельзя было переночевать в том доме, у волчьих нор?
Он ответил не сразу. Потом заговорил, и голос его казался в темноте совсем чужим.
— Я ведь не случайно пошел к волчьим норам, Од-на, — сказал он. — Даже не к ним, а к Воротам. Я был почти уверен в том, что у тебя — лихорадка возвращения.
Я удивленно молчала.
— Я решил, что опоздал, когда ты собралась отправиться вслед за своим другом. — Терн обернулся, языки разгорающегося пламени плясали у него на лице. — Откуда ты знаешь этого человека, Одн-на?
Я мотнула головой, переживая очередную волну боли. Когда отпустило, все-таки смогла стянуть с рук перчатки, снять обувь и пройти поближе к огню. Протянув руки к печке, я почувствовала, как отогревает пальцы живительное тепло. Только тот, кто замерзал до полусмерти, может понять это ощущение — ощущение возвращения жизни в тело.
— Трайн спас мне жизнь, когда я вернулась в этот мир, — сказала я, глядя в огонь.
Коротко я пересказала ему, что случилось, после того, как я пришла в себя на опушке запретного леса. О кошмарах я умолчала, но Терну и не надо было о них ничего говорить — его в моем рассказе волновало совсем другое.
— Ты уверена, что ты перешла, а не прыгнула через Ворота? — спросил он, повернув голову и глядя на меня.
Я непонимающе поглядела на него.
Терн жестом отправил меня за стол, сам достал из шкафчика кружки, налил нам воды с приправами и уселся напротив. Только когда был сделан первый глоток, он заговорил.
— Со Снежным миром что-то не так, ты это уже знаешь.
Я кивнула.
— Силенка должна была поговорить с тобой после возвращения из Миламира. Она знает о Снежном мире то, чего не знают остальные, она знает обо мне и о том, почему на самом деле Снежный мир является закрытым.
— Она знает о воплощениях? — уточнила я.
Терн кивнул.
— Знает. Хотя ее воплощений здесь нет.
Ну, конечно, женишок не удержался и рассказал невесте о том, что может прыгать из одного тела в другое.
— Силенка очень умна, — сказал Терн, словно читая мои мысли. — Она понимает, что устои Белого мира просто рухнут, если люди поймут, что Ворота навязываются им искусственно. С недавних пор на Воротах в Снежный мир поставлена блокировка. Люди, которые возвращаются отсюда, теряют память. В Белом мире сначала пытались игнорировать проблему, но ангелы потребовали уладить вопрос, или они откажутся помогать нам. Но похоже, что кто-то специально поставил на все здешние Ворота такой «замок». Теперь прыгнуть сюда нельзя — только перейти, сменив воплощение, иначе, вернувшись, потеряешь память.