Ближний берег Нила, или Воспитание чувств
Шрифт:
Нил подошел к ней сзади, положил руки на плечи. Хопа тихонько всхлипнула.
— А я вот дождалась. Приедет мой прекрасный принц и увезет в сказочное свое королевство… Ладно, все. Я рассиропилась, извини. Жрать сейчас будешь, или Гошу подождем?..
V
Хопа с утра умчалась в аэропорт встречать своего Эдварда Т. Мараховски, но в седьмом часу, когда Нил явился домой, их еще не было. Зато его ждала другая встреча, совсем уже неожиданная: у Гоши сидел, распивая с хозяином портвейн, Максим Назаров. Нил не сразу узнал бравого штурмана — Назаров сильно осунулся, отпустил бородку и сделался похож на лихого, не слишком преуспевающего пирата.
— Здорово, командир! Каким ветром?
— Здорово, амиго! Удивлен? Так уж вышло, добрые люди адресок указали, я тут немного с хозяином пообщался и вроде договорился.
Гоша медленно, со значением кивнул.
— Договорился? О чем?
— Да ты садись, прими стаканчик. Выпьем за добрососедство.
— Выпить-то выпьем, только я не понял…
— Гоша предложил мне свободную комнатку, занять.
— Девочек водить будешь?
— Жить буду.
От удивления Нил поперхнулся портвейном и закашлялся. Пришлось Гоше похлопать его по спине.
— Тебе что, жить больше негде?
— Представь себе.
— Пожар?
— Равносильно, амиго.
— Что же может быть равносильно пожару? А, так ты жил в том флигеле на Маяковского, который рухнул посреди ночи? По радио передавали.
— Нет, я жил на Ушинского в ведомственной однокомнатной квартирке.
— И что с ней стряслось?
— С ней ничего. Стряслось со мной, камрад Баренцев. Я ведь, хоть и занимал до недавнего времени должность старшего преподавателя в Корабелке, — по существу, тот же лимитчик, а когда лимитчика увольняют, он автоматически лишается и жилья, и прописки.
— Тебя уволили?
— Пинком под зад. И из института, и из партии родимой.
— За что? За аморалку, как тогда на Кубе?
— За стратегическую ошибку в планировании собственной жизни… Наверное, после того кубинского прокола мне надо было плюнуть на амбиции, в тальманы податься или в речники. Жил бы — горюшка не ведал. Так ведь нет — а престиж, а общественное положение? Вот и сунулся в вуз, хоть и понимал, что придется прогибаться во всех измерениях сразу. Зачем же еще брать на профильную кафедру человека без ученой степени, без педагогического стажа, без ленинградской прописки и с биографическим изъяном международного уровня, как не для затычки всех дыр? Кому лекции читать взамен заболевшего коллеги? Назарову. Кому писать доклад для международного симпозиума, на который в любом случае поедет завкафедрой, ни ухом ни рылом в проблеме не секущий? Проводить школьные олимпиады? На овощебазе гнилой лук перебирать два раза в месяц? Донорскую кампанию проводить? Подарки к Восьмому марта покупать? Портреты товарища Суслова на демонстрациях носить? По домам с урной для голосования бегать? Рисовать графики выполнения социалистических обязательств? Каждое лето и каждый сентябрь возглавлять так называемый «трудовой фронт», будто то, чем мы занимаемся в учебном году, за труд не катит? И при этом тянуть на себе половину плановой научной работы всей кафедры? Тому же Назарову, что естественно.
— Что неестественно, — возразил Нил, разливая остатки портвейна. — Как говорили мальчишки у нас во дворе, за одним не гонка, человек не пятитонка.
Совесть у них есть?
— Ты, амиго, существо беспартийное, несознательное, иначе понимал бы, что совести у них нет по определению, поскольку они сами — совесть. равно как ум и честь.
— Кажется, я начинаю догадываться, за что тебя турнули, — задумчиво проговорил Нил.
— За слова? Э, нет, слова потом мне говорили. Разные слова, в том числе и нецензурные.
— Что же ты такого сделал?
— Я-то как раз ничего не сделал. Мирно спал, вместо того чтобы в третьем часу ночи стоять под окном и ловить падающего с девятого этажа пьяного придурка по фамилии Решетило.
— Студент разбился?! Но при чем здесь ты?
— При том, что после блистательных выступлений в аграрном жанре меня удостоили высокой должности замдекана по общежитиям. А у нас за каждым ЧП, будь то хоть землетрясение, обязательно должны следовать оргвыводы: виновные наказаны, такой-то отдан под суд, такой-то уволен, такой-то понижен в должности, такому-то поставлено на вид. И кто в данной ситуации крайний? Комендант?
Комендантов не бьют, они считанные, как тузы в колоде. Проректор? Тоже фигура, хоть и пожиже коменданта. Остается Назаров, оптимальный мальчик для битья.
— Ну, и как же ты теперь?
— Я? Был такой фильм «Гражданин Никто». Это про меня. Никто и звать никак.
На работу не берут — нет прописки, прописки не получить — нет работы. С голоду, конечно, не пухну: три тупых дипломника, аспирант из города Ташкента, половина чужой ставки по НИРу. С жильем, правда, туговато.
— Было туговато, — поправил Гоша. — Внедряйся смело, Макс, у нас тут все такие, системой покусанные.
Вселившись в теремок, Назаров мгновенно утвердился в роли мышки-норушки.
Засел в своей клети, что-то писал, считал на калькуляторе, стрекотал на машинке и пообщаться с народом выходил крайне редко. С определением амплуа других обитателей теремка, включая самого себя, Нил затруднялся. Впрочем, дня через два затруднений поубавилось — на сцену явилась очевидная лягушка-квакушка. Точнее, лягух-квакух.
Это Нил понял сразу, как только увидел его. Этому впечатлению сильно способствовали толстая стеганая куртка из зеленоватой переливчатой ткани, тонкогубый рот до ушей и пупырчатый лысый череп ядовито-розового цвета. Существо в крайней ажитации ворвалось на кухню, где Гоша, Хопа и Нил мирно пили чай с вареньем и болтали о всякой всячине.
— Я! — визгливым тенорком выкрикнуло существо. — Я наконейц сделал это! — На столе возник , грязный самовар из белого металла. — По-русски это устройство называют самовар! Сверху находится крышка, куда наливают воду! Но сначала крышку надо снять! Вот так… Но не в трубу, расположенную в центре, а вокруг нее!
Потому что в трубу закладывают маленький лес, а потом зажигают спичком через это окошко внизу! И вода нагревается! А потом самовар вот за эти ручки ставят на стол и открывают этот кран! Только сначала надо поставить туда стакан, иначе вода обжигающей температуры польется прямо на стол, и кожа получит ожоги! Но забудьте страх, товарищи, ибо прямо сейчас вода внутри отсутствует, и огонь внутри отсутствует также! Поэтому я смело поворачиваю кран вот в этом направлении…
Но кран, должно быть, насквозь проржавевший от векового неупотребления, поворачиваться упорно не желал, и чудак, набычившись, вцепился в него обеими руками. Нил увидел, что розовый череп не окончательно лыс — сохранившиеся на затылке волосы были собраны в хвостик, доходивший до лопаток. В данный момент хвостик, перехваченный зеленой аптечной резинкой, дрожал от напряжения.
— Знакомьтесь, пиплы, это и есть мой американский Эдик, — устало сказала Хопа. — А ты, чудо, бросай свой грязный самоварище, мой руки и садись чай пить.