Блокада
Шрифт:
Сквозь облачное небо просвечивала луна, серебрила нити воздушной дороги и позволяла разобрать всхолмленный луг, силуэты раскидистых деревьев поодаль, какие-то развалины, столбы или трубы.
— Вот ведь! — раздраженно пробормотала Лента, дернулась, выпустила руку Коркина, но Пустой уже выходил из черной стены с Филей на руках.
— Я не виновата, — зарыдала Ярка, — Он выдернул руку!
— Это не он выдернул, — кивнула Лента на сидевшего на мокрой траве и беззвучно разевающего рот Рашпика. — Толстяк его потащил. Рашпик, ты должник Коббы. Он выволок тебя.
— Это
— Ну гадать не будем, — отрезала Лента, — Каждый когда-нибудь сравнит. Что с парнем?
Коркин отпустил Яркину руку и вместе с недотрогой присел возле Фили. Тот тяжело дышал, хлопал глазами, но уже не плакал, хотя щеки его были мокрыми.
— Выпей, Филипп, — сказал Пустой, прислоняя к сухим губам мальчишки горлышко фляги, — Я набрал в полосе. Молоко из травы. Ленточка обещала, что оно не портится неделю.
Филя сделал один глоток, другой, ухватился за флягу обеими руками и высосал ее до дна. Тут же обнаружил, что лежит на руках у механика, задергал руками и ногами, вскочил и начал судорожно поправлять мешок, дробовик, самострел, одежду.
— А я бы хотел сюда прийти умирать, — вдруг выговорил Рашпик, — Не в сладкую пленку, а в эту. Хочу вот так… Чтобы без остатка.
— Я маму увидел, — испуганно пробормотал Филя.
— Пошли, — вдруг помрачнела Лента и, бросив уважительный взгляд на Пустого, зашагала через луг к развалинам, которые вздымались к темному небу.
Огонек Коркин разглядел через милю. Сначала скорняку показалось, что кто-то стоит между деревьями с лампой, потом он понял, что видит полоску света в окне или двери. Под ногами образовалась тропка, где-то в отдалении завыла лесная собака, захлопал крыльями над головой ночной ястреб, завели свист болотные тритоны, — как вдруг запахло смертью. И шаги Ленты стали другими — неслышными и быстрыми. В сумраке мелькнул плетень, запах крови ударил в ноздри, Коркин задвинул за спину Ярку и выглянул из-за плеча Пустого. На ступенях приземистого домишки лежало тело. Свет падал из щели в грубо сколоченной из толстых досок двери.
— Лот! — застучала рукоятью меча в дверь девчонка. — Открывай дверь. Это я, Лента. Не одна, с друзьями. Ты чего ж в ночь светишь? Да и не лучшее место для охоты — крыльцо собственного дома.
За дверью послышались шаги, покашливание, потом осторожный голос произнес:
— Соль, точно ты?
— Я, кто же еще, — отозвалась девчонка, — Со мною шестеро уставших людей и один голодный ручной зверек. Рассчитываем на ужин и постель.
За дверью загремел засов, и в проеме показался человек в сером халате или плаще до колен, из-под которого торчали черные порты и босые ступни. Лот был невысокого роста, а казался еще меньше из-за короткого, но очень внушительного ружья в правой руке. В левой он держал масляную лампу.
— Точно, Лента Соль, — выпустил на широкое рыжебородое лицо улыбку Лот. — И сколько с тобой, шестеро? И зверь? Двуногая ящерица? Каких только тварей по Мороси не бродит.
— Кого подстрелил-то? — спросила Лента, наклоняясь
— А кто его знает! — пожал плечами Лот. — Стрелял-то в тень Галаду, а уж кого подстрелил — утром решил разбираться. Если без разборки не обойдется. Быстрый он, сволочь, только я быстрее оказался. И щель в двери специально оставил — думал, на свет выйдет какой зверь, унесет несчастного до утра.
— Вери-Ка! — потрясенно прошептал Филя, узнав светлого.
Грудь и живот инженера были разворочены выстрелом.
— Смотри-ка, светлый, — хмыкнул Лот, — Но я сразу и не разглядел, он весь в этой зеленой слизи был, сейчас-то она уж подвяла. Смотри-ка, — бородач показал на свежие борозды на косяке, — чуть-чуть меня не раскровенил!
— С дула заряжаешь? — спросил Пустой бородача, кивая на ружье.
Тот нахмурился, шагнул вперед, приподнялся на цыпочки, поднес лампу к лицу механика, сказал после паузы:
— Как звать-то?
— Не знаю, — отрезал Пустой, отодвигая лампу. — Механиком кличут или Пустым — кто как. Беспамятный я.
— Понятно, слыхали о таком, — кивнул Лот и, подмигнув Ленте, заторопился в дом, — Ну вы тут приберите чуть-чуть, а я пока кашу в печь задвину — на неделю ведь себе томил, ну ничего, сейчас-сейчас…
Глава 36
С вечера Филя все не мог уснуть — ворочался, хотя и ужин оказался сытным, и силуэт матери, который как облако выплыл из бездны и поддержал, остановил валящегося в пропасть мальчишку, почти стерся в короткой памяти, зато утром он проснулся едва ли не первым. Нет, ни Ленты, ни Пустого уже не было на месте, зато все остальные спали на разложенных на деревянном полу шкурах, как младенцы, — присвистывал и всхрапывал Рашпик, вздыхал Коркин, под рукой которого свернулась едва ли не в узелок Ярка, прицокивал в ногах Коркина Рук. Кобба открыл один глаз, разглядел мальчишку, кивнул зачем-то и опять погрузился в сон.
Источником деревянного перестука, как Филя и предположил, оказались Пустой и Лента. Девчонка вновь пыталась пробить защиту механика, который опять вроде бы и не прилагал особенных усилий, чтобы защититься от ее атак, но тем не менее превращал все их без исключения в безрезультатные выпады. Пустой был обнажен по пояс, а грудь Ленты облепила легкая, мокрая от пота рубашка.
— А вот если бы ты сейчас ударила меня в колено или бедро, я бы не защитился, — заметил Пустой, с легкостью выбивая из руки Ленты палку и ловя ее в воздухе.
— Мы договаривались! — Она, прикусив губу, протянула руку, — Только до пояса!
— Хорошо, — Пустой вернул девчонке снаряд и согнул колени, — Тогда давай начнем по-другому. Ты очень хороша с мечом — пожалуй, из тех, кого я знаю, только Кобба может преподнести тебе какой-то сюрприз. И то вряд ли смертельный. Но я внимательно смотрел, как ты сражалась с Сишеком. Лучше, чем теперь. Тогда ты забыла обо всем — о правилах, о связках, о приемах, — ты вдыхала со всех сторон и выдыхала через меч. А теперь ты думаешь, вместо того чтобы сражаться.