Блокадные новеллы
Шрифт:
— Хорошо, мой мальчик.
Уезжали они в конце августа. Дед зарезал барана, приготовили бешбармак и ели по старинному обычаю, руками, запивая темным чаем из высоких пиал.
Потом Володя с матерью сели в повозку, которая должна была их довезти до райцентра. Дед, торжественный и печальный от предстоящей разлуки, протянул Володе домбру, древнюю, из морщинистого и сухого дерева: «Ударь по струне и сразу вспомнишь наши горы».
Дед долго стоял посреди дороги, пока не скрылась лошадь за уступом скалы, и Володя все время махал ему рукой. И мальчик ясно
Ярмарка
«Лучший вкус в щуках бывает с начала весны, когда имеют оне голубое перо».
Я сидел с художником Вячеславом Ивловым в келье Кирилло-Белозерского монастыря, приспособленной под современное жилье, и листал поваренную книгу XVIII столетия, взятую из фонда музея. От книги шел аромат древних пиршеств.
«Взять хорошую щуку, — медленно читал я, — согнуть и опутать шнурком, положить в кастрюлю надлежащей величины с солью, перцем, луковицами, натыканными гвоздикой, лавровым листом, корками белого хлеба, тремя бутылками вина белого и одной красного; присолить слегка. Варить на сильном огне, чтоб вино вспыхнуло и выгорел® столько, чтоб оказалось меньше бутылки. Положи тогда полфунта лучшего масла коровьего и составь кастрюлю на самую горячую золу. Приправь немного корицею и митонируй целый час. Подкладывай временно по кусочку масла, вымешивая, щуку вынь, соус поувари и облей оным щуку».
— Да, — протянул Вячеслав, и я заметил, как у него вздрогнул кадык, — умели люди поесть… Пошли на ярмарку, поглядим, чего там наготовили, — с тайной надеждой добавил он.
Еще накануне на площади, продолговатой и булыжной, соорудили деревянные лотки, будки; самодельные художники из Дома культуры расписывали их фанерные стенки — завитыми кренделями, сдобными пирожками, высокими круглыми хлебами. Сколотили и трибуну. Перед ней разложили автомобильные шины, насыпали в середку их землю и воткнули цветы.
Мужчины собирались в кружок, громко переговаривались друг с другом, а женщины толпились в гостином ряду, выглядывая обновы, примеряя и прицениваясь.
Но вот усилитель разнес по округе: «Дорогие товарищи!..» Первых ораторов слушали внимательно, потом стали переминаться с ноги на ногу, уставая от однообразия речей; толпа медленно зашевелилась, утекая в густой сад, который примыкал к площади. Там рассаживались на скамейки, беседовали вполголоса, изредка прислушиваясь к тому, что говорили на площади.
А тут еще выпал из гнезда вороненок, стукнулся мягко о цветочную клумбу, встрепенулся и пошел вперевалочку по саду, возбужденно озираясь и вскидывая клюв. Когда к нему подбежали, он взмахнул крыльями, открывая белые пушистые разводы, отлетел на несколько шагов и вновь пошел, гордо, независимо и воинственно.
— Гляди-ко — вороненок! — закричали люди, смотрели на него, как на что-то необыкновенное.
…На площади загремел аккордеон, дробно ударили каблучками плясуньи.
— Дают! — выдохнули восхищенно зрители.
Выступали девушки
— А вот и Гоня, — сказал он, когда вышла с подружками бойкая девушка и запела частушки.
— Тоня ничего, — заметил я. Она действительно выделялась: рослая, рыжая, лицо в веснушках, ярких, солнечных. Девушки спели, друг за другом, как уточки, нырнули со сцены вниз и исчезли.
Мы с Вячеславом двинулись вдоль торговых палаток, разыскивая необычные ярмарочные лакомства, но необычных лакомств не находилось. На лотках лежали ватрушки, пряники, карамели, петушки, и дети тянули к ним своих матерей.
— А не взять ли просто мяса и устроить пир по нашей книге? — предложил Вячеслав.
Я согласился, и мы отправились в магазин. Когда пробирались сквозь праздную, гуляющую толпу, снова увидели Тоню.
— Куда спешите, Тоня? — остановил ее Вячеслав.
— Никуда.
— А мы с товарищем хотим покухарничать… Пойдемте с нами.
— Что ж вы делать будете?
— Чудодействовать, — таинственно шепнул мой спутник.
Мы втроем зашли в гастроном и купили большой кусок мяса, перца, лука, чеснока, хлеба, вина, потому что у Вячеслава, как у настоящего холостяка, никаких припасов не водилось.
В келье у Вячеслава было прохладно и сумрачно. Стояла раскладушка, перед окнами — деревянный стол, заваленный книгами и рисунками. Сводчатый потолок торжественно нависал над нашими грешными головами. Вячеслав освободил стол, мы уселись, и он, важно раскрыв «Словарь поваренный, приспешничий, кондитерский и дистиллаторский», прочел чуть нараспев:
— «Телятина по-птемонтски. Часть телятины, нашпековав крупным шпеком, упаривай в горшке. Когда поспеет, остуди, сними жир; остатки застывшего соку размажь по телятине и подавай холодную в числе антреме, или горячую в числе антре…» Вот так, — добавил Вячеслав, — или, может быть, желаете телячьи мозги по-матросски? Прошу: «…из двух голов вынув телячьи мозги, дай оным промокнуть в воде, а потом свари в белом вине…»
— Хватит, Слава, — перебила Тоня, — «из двух голов вынув мозги…» — это ужасно. Давайте я приготовлю что- нибудь попроще.
— Вернемся в двадцатый век!
Тоня разложила припасы на зыбком кухонном столике, вооружилась ножом и принялась резать, крошить, рубить… Но в последний момент обнаружилось, что нет соли.
— Действительно нет, — тоскливо сказал Вячеслав, облазив все полки.
Магазины в связи с праздником уже были закрыты, а соседей дома не оказалось.
— Пойду соль раздобывать, — вздохнула Тоня и оставила нас вдвоем.
— Ну, как? — спросил Вячеслав.
— Хороша.
— Тоня девчина замечательная. А жизнь у нее началась— врагу не пожелаешь. Она мне рассказывала кое- что… Да и от других слышал… Характер… — выразительно добавил Вячеслав.