Блокадные новеллы
Шрифт:
Лешка объяснил, что ему нужны ботинки настоящие, красивые, черные и кожаные. Чистильщик обиделся:
— Мои не настоящие? Без шнурков — бездельникам хорошо: ни завязывай, ни развязывай…
Прежде чем вернуться в магазин, Лешка заглянул в пристанционный буфет. Пока он размышлял, что бы съесть, его окликнули:
— Лешка! На побывку прибыл?
Лешка оглянулся и увидел дядю Прона, по-местному — Пронька Пуп Земли. Он был немолодой, длинный, тощий, изо рта торчали три острых, как буравчики, зуба. Прон всегда встревал в любую компанию, требовал к себе всеобщего внимания — оттого его так и прозвали. Когда-то бригадирствовал
— Я, Леша, в «Сельхозтехнику» прибыл, — хитро объяснил он, — только вот не могу сейчас шарика от подшипника отличить.
— А я, дядя Прон, ботинки хочу купить…
— Дело. Дело, — серьезно сказал Прон. — Возьми мне хружку пива, обмозгуем.
Лешка взял кружку пива, они сели за пластмассовый: толик. Прон отхлебнул пива.
— Перво-наперво, чтоб подметка числилась. А без нее никакая обувь ни в жисть. Во-вторых, чтобы каблуки на лятках топорщились.
— Да не до шуток мне…
— А коли не до шуток, — задумался Прон, — то купи за пятнадцать яловые — сносу нет, а на пятерку устрой праздник дяде Прону, — вкрадчиво добавил он.
— Некогда мне, пойду, — встал Лешка.
— Чего обиделся? — удивился Прон. — Пойдем вместе. А то обманут тебя, кутю, без надсмотра моего.
Они двинулись к универмагу. Прон рассуждал: до чего ныне народ ловок и один лишь он, Прон, все насквозь взглядом пронизывает.
В обувном отделе покупателей оказалось совсем мало.
Они подошли к прилавку, и Прон сказал угрожающе:
— Вы мне мальчонку не забижайте! Он у нас самородок!
— Мне вон эти, — указал Лешка на ранее облюбованные полуботинки.
— Докатились, сапожники… Без шнурков мастерят…
Растягивай их, как гармошку, дорогой своей ногой. Одно слово — жисть! — трагически добавил Прон.
Продавец обиделся на Проновы слова, но, как гласил кумачовый плакат, коллектив отдела боролся за звание высокой культуры, и поэтому продавец смолчал.
Лешка сказал:
— Выпишите чек…
Прон не успокоился:
— И шнурки добавьте, мало ли что с такой гармошкой получится.
— За шнурки надо отдельно платить, — строго произнес продавец.
— Посмотрите, — взмахнул руками Прон, обращаясь к двум-трем посетителям, — ребенок на первый заработок обновку приобретает, а они от своей высокой культуры с него тянут дополнительно…
Продавец со знанием дела потянул носом и сурово молвил:
— Это вам не распивочная.
— Что! — взъерепенился Прон, но Лешка уже тащил его за руку к выходу…
— Нервы сдают, — мирно сказал на улице Прон и попросил еще на кружку пива. Лешка дал ему двадцать пять копеек, и они расстались.
Лешка почувствовал облегчение, когда остался один. Он достал из коробки полуботинки, провел по коже рукой — кожа была прохладной и нежной. В ней отражалось солнце. Лешка сбросил свои разбитые ботинки и надел новые туфли. Он поднялся со скамьи и сразу показался себе выше ростом. Он сделал первый шаг неуверенно, словно учился ходить; он боялся, что зазеленит их травой, оцарапает о камешки, заляпает грязью… В подъеме немножко жало, но Лешке это даже нравилось, потому что он все время ощущал на ногах полуботинки. Он прошелся по парку, как под гипнозом, не отрывая взгляда от туфель. На душе было блаженно, словно он приобщался к какому-то иному, взрослому и серьезному миру.
Но думал он сейчас уже не только о своих туфлях.
Он думал еще о девочке Вале, которая на год младше его и живет через избу в его деревне. У Вали круглое лицо, круглые, синие, всему радующиеся глаза и рыжие-рыжие волосы, которые она заплетает так, что косички торчат хвостиками.
Лешка мечтал о встрече с ней. Вроде бы и совеем немного прошло — год жизни, но за этот год. Пешка стал каменщиком, рабочим человеком, Алексеем. А это превращение волновало его и заставляло быть сдержаннее.
Из Лодейного в деревню шел автобус. Ехали, в основном, местные жители, и все они Лешку знали.
— Извелся в иногородье, как подсолнух вытончился. Одна голова рыжая… — узнала его соседка.
Лешка только краснел, отворачивался, молчал всю дорогу, поглядывал в окно, щурясь.
Вдоль дороги шли леса: то боры, то березняки. И когда леса начали набегать на холмы, мелкие речонки урчать, спускаясь с высоток, Лешка сердцем почувствовал близость родного дома. Сколько лет бегал он по этой летней, щедрой земле! Застенчиво касалась ног розовая кашка; высунувшийся стебель крапивы жег мимоходом; полынь обволакивала, ее матово-серебристые листья щекотали ноги; в зарослях вереска трещали сучки, и фиолетово-красные цветки, прижатые к земле, снова выпрямлялись, как от пружины…
К осени пятки у него становились железными, темными, как печеная картошка, и он мог, поспоря, пробежать на пятках по горячей золе, оставшейся после костра.
Лешка вспомнил, что целый год он не холодил ноги вечерней росой, не приминал безобидно цветы на лугу, не прикасался к нагретым за день гранитным валунам.
Лешка заскучал, и внезапно вся его затея с модными туфлями показалась ему уже совсем не такой важной…
И встретился на пути человек
На почтовом поезде ехал я в город Галич погостить к попадье — старухе Таисии Петровне, знакомой моей бабушки. В те годы, как, впрочем, и нынче, меня влекли к себе небольшие старинные русские города, и я хватался за любую возможность, чтобы посетить такой город.
Поезд шел медленно, застревал даже на полустанках, а уж на станциях, без боязни отстать, можно было и в нехитрый буфет ринуться и прикупить чего-либо. Со мною в купе ехали девушки-практикантки, их щебетание скрашивало дорогу, и после остановок я угощал девушек станционными лакомствами. Мы по молодости подружились легко. На одной из станций, где торговки особенно зазывающе подносили к вагонам огурцы, отварную картошку, копченую рыбу, мы всей компанией выскочили из вагона и набрали деревенских разносолов. Возбужденные и шумные вбежали в свое купе, и девушки, постелив скатерку, принялись раскладывать снедь по домашним тарелкам. Я сидел, не вмешиваясь в их хлопоты. И… мой взгляд, скользнув по купе, открыл на третьей багажной полке нечто изумляющее: там, скрючившись, вдавливаясь в стенку, стараясь казаться неприметным, лежал на боку, спиной к нам, человек.