Блондинка. Том I
Шрифт:
Нелл. 1952
Трансформация— это то, что лежит в природе актера. То, к чему он сознательно или подсознательно стремится.
Я знал ее. Ябыл ею. Был не любовником ее, а отцом, который ее оставил. Ей говорили, что отец погиб на войне. Они лгали: он был потерян только для нее.
Фрэнк Уиддос.
Детектив из отдела по расследованию убийств в Калвер-Сити, Фрэнк Уиддос.
На первой же репетиции «Входить без стука» она догадалась, кто такой на самом деле «Джед Пауэрс». Не знаменитый актер (к которому она не испытывала никаких чувств, даже презрения не испытывала), но ее первый любовник Фрэнк Уиддос, с которым они не виделись целых одиннадцать
Я люблю тебя. Я на что угодно пойду ради тебя. Меня нет, есть только ТЫ.
Она будет целовать «Джеда Пауэрса». Страстно, как может целовать только изголодавшаяся по любви женщина. Она так и упадет в его объятия, приникнет к нему. И эта страсть удивит Уидмарка. Даже немного испугает его. Разве это игра? Играет ли Мэрилин Монро Нелл, или же Мэрилин Монро действительно изголодалась по нему всем своим телом, всем существом? Но что в конечном счете есть «игра»? Норма Джин никогда не целовала Фрэнка Уиддоса. Хоть тот и страшно этого хотел. И она это знала, но тем не менее отталкивала его. Она его боялась. Знала, что взрослый мужчина наделен силой проникать в душу. Все ее дружки и приятели были всего лишь мальчишками. У мальчишек нет этой силы. Нет, они могли обидеть, причинить боль, но сил проникнуть ей в душу у них не было. «Привет, Норма Джин. Давай залезай». И она покорно забиралась к нему в машину, просто не было выбора. И длинные вьющиеся пепельно-белокурые волосы обрамляли ее лицо.
Что мог знать Уидмарк об Уиддосе? Да ровным счетом ничего! У него не было подсказки. Да, он заставил ее опуститься перед ним на колени, но заставить полюбить себя — нет. Ей не нравились ни его сексапильность, ни развязная манера держаться, ни его член, которым он так гордился. Все это казалось ей каким-то нереальным. Реальным был Фрэнк Уиддос, поглаживающий ее по пепельно-белокурым волосам. Шепчущий ее имя. Собственное имя, произносимое им, казалось ей магическим. Хотя в самом этом имени, «Норма Джин», ничего магического не было. Но низкий и томный голос Фрэнка Уиддоса придавал этим двум словам волшебную силу. И, слыша их, она тут же понимала, что желанна и красива. Быть желанной — значит быть красивой. Он называл ее по имени, и она тут же забиралась к нему в машину. В полицейский автомобиль без опознавательных номерных знаков. Он был офицером, представителем закона. Представителем власти. Он защищал интересы государства и имел право убивать, защищая их. Она видела, как он избил рукояткой револьвера того паренька, заставил его опуститься на колени, а потом свалил на тротуар. И на тротуаре была кровь. Он носил револьвер в кобуре под левой подмышкой, и как-то раз, туманным и дождливым утром, возле железнодорожной насыпи, где было найдено тело, взял ее за руку. Сжал в своей ручище ее маленькую мягкую ладошку, положил ее пальчики на дуло револьвера. Револьвер был теплым от его тела. О, как же она его любила! Так почему не поцеловала его? Почему не позволила раздеть себя, целовать, как ему хотелось, щекотать языком в самых разных местах, любить руками, губами, всем телом? Тем более что в бумажнике, завернутое в фольгу, у него лежало «предохранительное» средство. «Норма Джин? Обещаю, я не причиню тебе вреда».
Но она лишь позволяла трепать и гладить себя по волосам.
Потому что на самом деле он был ее отцом. И мог причинить боль другим лишь ради нее. Но никогда бы не посмел сделать ей больно.
Она потеряла Фрэнка Уиддоса. Он исчез из ее жизни вместе с Пиригами, мистером Хэрингом, ее длинными пепельно-белокурыми кудряшками и пластинкой на немного кривоватых передних зубках. Но сейчас на нее смотрел персонаж из фильма, «Джед Пауэрс». И звали исполнителя этой роли Ричардом Уидмарком.
Но она просто не видела Уидмарка — сейчас он значил для нее не больше, чем какая-нибудь афиша с портретом знаменитого актера.Она видела перед собой Фрэнка Уиддоса, который сумел пробраться ей в душу. Сколько
Нелл только что вышла из психиатрической больницы. Она пыталась совершить самоубийство. Вскрыла себе вены. Она охвачена страхом, как Глэдис, которую всегда охватывает страх при одной только мысли, что ей придется покинуть Норуолк. Глэдис впивается коготками в покрывало. Худенькое тело Глэдис напрягается, как струна, стоит только Норме Джин заикнуться: Может, приедешь и побудешь у меня? Ну, хотя бы на уик-энд? Хотя бы на День благодарения? О, мама!..
Незнакомец приходит, стучит в дверь к Нелл. Окидывает ее насмешливым взглядом. Ему нравится то, что он видит. В глазах читается одобрение с явным сексуальным подтекстом. Он принес с собой бутылку водки, он взволнован и тоже немного нервничает. Веки его дрожат, когда он начинает поглаживать ее по животу. Нелл спрашивает робким детским голоском:
— Тебе нравится, как я выгляжу?
Чуть позже они поцелуются. Нелл движется к этому поцелую, точно голодная исхудавшая змея. «Джед Пауэрс» удивлен.
Уидмарк тоже удивлен. Он так никогда и не поймет, кто такая «Мэрилин», кто такая «Нелл». Этот вовсе не его стиль игры. Он опытный и техничный актер. Он следует всем указаниям режиссера. Часто его мысли бродят где-то далеко-далеко. Все же есть нечто унизительное в том, что ты актер, особенно для мужчины. В любом актере сидит женщина. Этот грим, эта одежда из костюмерной… Многозначительность взгляда, старание выглядеть привлекательным. Да не все ли равно, черт побери, как выглядит мужчина? И что это за мужчина такой, который накладывает грим, подкрашивает губы, румянит щеки? Впрочем, он уйдет вместе с этим фильмом. Глупая мелодрама, не фильм, а скорее пьеса, слишком много болтовни, статична, снимается почти в одном и том же интерьере.
И Ричард Уидмарк — единственная в нем звезда и считает само собой разумеющимся, что будет доминировать в этом фильме. Запомнит этот самый фильм, «Входить без стука», лишь потому, что к нему проявили определенный интерес две красивые молодые актрисы, с которыми он прежде не встречался. (Вторую звали Энн Бэнкрофт, то был ее дебют в Голливуде.) Но каждая гребаная сцена с этой «Нелл» оборачивалась для него схваткой. Он готов был поклясться — эта женщина не играет. Она настолько глубоко погружалась в образ, что общаться с ней было просто невозможно, все равно что говорить с лунатиком. Глаза широко раскрыты и вроде бы видят, но видит она сон. Нет, разумеется, в каком-то смысле эта полоумная нянька Нелл была лунатиком, именно так прописано в сценарии. И, видя «Джеда Пауэрса», она видит вместо него своего погибшего жениха. Она заблуждается. В сценарии не удалось раскрыть психологическую подоплеку этого образа, не удалось показать, где наступает конец мечтаниям и начинается подлинное безумие. Неужели истинная «любовь» всегда основана на заблуждении?..
После Уидмарк будет рассказывать о том, как эта маленькая хитрая сучка Мэрилин буквально из-под носа выкрадывала у него каждую сцену, где они играли вместе! Каждую сцену! Во время съемок он этого не замечал, видел только на каждодневных просмотрах отснятого материала. И даже тогда это не было столь очевидно, как позже, на первом предварительном просмотре фильма. Монро умудрялась вырывать у него практически каждую сцену. А когда «Нелл» не было в объективе камеры, фильм умирал.
И Уидмарк возненавидел свою роль, возненавидел этого «Джеда Пауэрса». Сплошной треп! И убивать никого не пришлось, даже треснуть как следует, от души, дать пинка. И виной всему была эта блондинка-психопатка, эта чертова нянька, которой доставались самые смачные сцены. Прямо так руки и чесались удавить эту маленькую сучку, заткнуть ей пасть, вышвырнуть ее из окна с высокого этажа. (Кстати, во время просмотра даже самые закаленные ветераны Голливуда дружно ахали и кричали: «Нет, нет, не надо!») И самое странное, что во время этого просмотра сама Мэрилин Монро просто онемела от страха. Кочергу ей в задницу! «Что за куколка! Какое прелестное личико. И фигурка тоже». Но тебя просто тянет держаться от нее подальше, словно она заразная. А уж во время всех этих так называемых «любовных» сцен с ней казалось, что она просто вытягивает из тебя все соки. А мне, честно говоря, не слишком хотелось напрягаться, не так уж и много осталось этих самых «соков». Или же она совершенно не умеет играть, или играет все время. Постоянно. Вся ее жизнь игра. Это для нее как дышать.