Блуда и МУДО
Шрифт:
– Цицерон! – указывая на Моржова пальцем, заявил Щёкин таким тоном, словно наконец-то догадался, кто перед ним такой.
– Пламенно, да… – неуверенно сказал Костёрыч, пряча взгляд. – Но роскошь – это когда есть средства… А Ковязин – город бедный.
– Антикризисный центр будет стоить куда дороже, – возразил Моржов. – Пользы с него будет столько же, а смысла – никакого.
– То есть вы хотите сохранить МУДО через подлог документов? – подвёл итог Костёрыч.
– Фактически – да. Но по форме это будет строгое следование правилам. Велено ехать в Троельгу – мы уехали. Велено сдать сертификаты – мы сдали. А проверять по факту нас не будут. Потому что в этой ипостаси мы системе не нужны, мы вне её. Вне её мы есть уже то, что мы есть. И всё зависит от нас. Рассказывайте Серёже, Наташе и упырям про родной край. Пусть Щёкин водит всех в походы. Пусть Розка устраивает массовые мероприятия – она же методист этого профиля. Пусть Милена учит английскому, а Сонечка – экологии, если она знает, что это такое. Сонечка ведь хотела вести в МУДО экологический кружок…
– От юннатов до пенатов, – вставил Щёкин.
– Кстати, о девушках, – вспомнил Костёрыч. – А как они отнесутся к вашей авантюре?
– Никак. Они об этом и не узнают. Им знать незачем. Я начичу за них сертификаты, и всё. Скажу, что Шкиляева согласна на такой расклад. Девицам ничего не грозит, никакое разоблачение. Пусть проживут этот месяц в Троельге как пожелают, по-человечески. Захотят – пусть хоть весь месяц бамбук курят. Позволим им эту роскошь. Всё равно от неё не обеднеет никто. Нафига нужны все эти великие цели, ради которых столько народу гробится?
– То есть девушки не будут знать, что всё это – надувательство, потёмкинская деревня? – уточнил Костёрыч.
– Им нельзя говорить правду. – Моржов усмехнулся. – Сонечка – клушка: куда её посадят, там она и будет сидеть. Скажи ей правду – она перепугается и всех сдаст, а в результате отправится к кавказцам на рынок. Розе Дамировне тоже нельзя говорить. Она на эту авантюру не согласится, потому что её вины в неприезде американцев нет и увольнять её не за что. Розка не пойдёт на риск. Она из тех, кто прячется, а не бунтует. На худой конец Розка уже и так придумала себе убежище – замужество. А Милене говорить нельзя ни в коем случае. Я же копаю под Антикриз, где она собирается быть директором. Зачем ей портить свою перспективу?
Щёкин курил, искоса поглядывая на Сонечку возле умывалки. Костёрыч запустил пальцы в бороду.
– А вам-то, Борис Данилыч, всё это зачем? – устало спросил он. – Да, вы доказали, что в результате вашей аферы всем нам станет хорошо. Но вам-то что с того? Вы, как я слышал, процветающий художник и в средствах не нуждаетесь. Особенного альтруизма я в вас ещё не видел… Да и на идеалиста вы не похожи, чтобы идти на труды и жертвы ради отвлечённого принципа роскоши как оправдания.
Моржов смотрел в печальные и добрые глаза Костёрыча за толстыми стёклами очков. Вот на этот вопрос он почти ничего не мог ответить – и даже наврать не мог.
Зачем это всё ему? Очень просто: из-за баб. Ему нравились все три: и Розка, и Милена, и Сонечка. Да, потом он может уступить Сонечку Щёкину, но уступать Милену и Розку Манжетову и Сергачу – хрена с два.
Однако, если МУДО не станет, девки сразу разойдутся по рукам. А Моржов никого из девок не собирался отпускать. Пусть в нём говорят атавистическая самцовость и тупая маскулинность, но он хочет сразу всех женщин, а отдавать не желает никого. У себя он считает «длиньше» и потому немедленно ввязывается в эту борьбу византийских мальчиков. За женщин, которые ему понравились, он согласен порвать и Сергача, и Манжетова. Или сдохнуть. А испрашивать дозволения у бестолковых баб он не находил нужным. Главные вопросы он всегда решал сам.
– Самолюбие, – пояснил Моржов Костёрычу. Костёрыч улыбнулся и понимающе кивнул.
– Молодость, – поправил он.
Но Щёкин тотчас же добавил с назиданием:
– А молодость даётся не всем.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Пиксели
Друидов откровенно пёрло без опохмелки, и они очумело примчались в лагерь ещё до завтрака. У Моржова кусок в горло не лез – друиды, глядя на него, сидели здесь же, на веранде, за краешком общего стола. В страшном нервном напряжении они придумывали идею раскрутки Моржова на деньги.
– Пацаны, – наконец сипло сказал упырям Бязов (Чаков), – хотите, мы с дядей Мишей сводим вас в лес на заброшенный мост?
Упыри пришли в предсказуемый восторг. Сегодня после завтрака Милена собиралась проводить с детьми соревнования по бадминтону. Бадминтон не привлекал упырей, потому что все они уже по пять раз проиграли Наташе Ландышевой, каждый со счётом (примерно) 20:0. Лишь однажды Чечкин довёл свой счёт до 18:2, но Наташа тут же хладнокровно положила ракетку на траву и сказала, что так ей играть не интересно.
– Сто пятьдесят, – тихо сказал Чаков (Бязов) на ухо Моржову.
– Сто, – ответил Моржов. – Пятьдесят вычитаю за инициативу.
Идти с детьми на заброшенный мост пришлось одному Моржову. Щёкин ещё на рассвете укатил за какой-то своей надобностью в Ковязин, а Костёрыч собирался самостоятельно искать в окрестностях села Колымагино какой-то древний курган, чтобы потом сводить детей и туда.
– Вы уж извините, я вам карту дать не могу. – Костёрыч развёл руками перед друидами. – Я же сам планировал…
– Да и хрен с картой… – страдальчески отмахивались друиды.
Милена, обидевшись на отмену бадминтона, села в шезлонг под солнце и закрылась от мира женским детективом. Оказывается, Милена прихватила в Троельгу штук сто покетбуков. Чтение женских детективов для Милены было ковязинским атрибутом успешной женщины. Розка занималась хозяйством. Сонечка тоже выглядела как-то при деле, хотя Моржов – лоб расшиби! – не мог понять, чем же всё-таки она поглощена. Друиды выпили из насоса по три ведра воды и сделались готовы к путешествию.
Сначала вся компания шагала вдоль железной дороги по шоссе. Друиды шли впереди. Они сутулились, будто ожидали расстрела в затылок, и вытирали о «тормоза» на штанах потные ладони. Упыри отстали. Моржов слышал, как они галдят, обсуждая, что если поездом отрежет голову – останется часть шеи или нет? Моржов уже выучил имена упырей и умел отличать их друг от друга. Высокий и тормозной Ничков в компании упырей считал себя лидером, маленький Гонцов был тихим пакостником, Чечкин представлялся Моржову просто буйнопомешанным, а злой и мнительный Гершензон пока оставался загадкой. Наташа Ландышева пошла справа от Моржова и вскоре взяла его под руку, как взрослая девушка. Серёжа Васенин шёл слева.