Блудные дети
Шрифт:
Потому что я не искал свободы. Я искал сладкой жизни.
Всю неделю ходил на этюды. Пожалуй, один-единственный картон я бы согласился считать удачным. Всё остальное никуда не годится. Может быть, причиной тому зарядившие дожди, которые навевают скуку и мешают работе на пленэре?
Удачный картон я сделал в Kensington Gardens. Был хороший вечер: тихий и серый. По дорожкам сада неспешно прогуливались люди. Город казался спокойным и умиротворённым. Наверное, это небо, укрывшееся неподвижными желтовато-серыми облаками, делилось покоем и тишиной
И мне так захотелось ухватить эту красоту! Чтобы никогда уж больше не отпускать её от себя, чтобы сохранить в себе это ощущение покоя и передать его каждой своей работой.
Вчера у нас в гостях были Таня с Диком.
Я просто возненавидел Таню. Нет, какова мерзавка! Она ведёт себя так, как будто между нами ничего не было: спокойно говорит со мной, и в её взгляде нет ни малейшего намёка на то, что мы теперь чем-то связаны. То ли она презирает меня, то ли эта связь для неё ничего не значит.
Они приезжали по делу. В субботу племяннику Дика исполняется 11 лет, и Дик, желая устроить мальчишке сюрприз, пригласил меня на праздник художником. Я должен буду сделать порядка десяти набросков – по одному с каждого ребёнка.
Приглашению я чрезвычайно обрадовался. И тут же разволновался: что дарить новорожденному, удадутся ли мне наброски.
Странно. Уже больше недели у Макса никто не подходит к телефону.
Вчера ровно в пять тридцать мы с Рэйчел подъехали к дому сестры Дика, что в Richmond`е. Кажется, это деревушка в черте Лондона. Именно так я всегда и представлял себе Англию: забавные старинные домишки, роскошные современные виллы. Газоны, постриженные кусты, аккуратные дорожки. Так чисто, точно местные жители всё своё время проводят за уборкой улиц.
Мы немного припозднились. Гости, преимущественно дети, уже собрались. В подарок племяннику Дика – мальчишку зовут Питером – мы припасли парочку моих этюдов, из неудавшихся. На одном Катти Сарк, на другом – колесо обозрения на берегу Темзы. Рэйчел, похоже, не поняла меня, когда я назвал эти работы ерундой. Она оправила оба картона в тёмные деревянные рамы, и неудачные этюды превратились в удачный подарок. Кстати, третьего дня Рэйчел кому-то выгодно продала «Вид на галерею Tate». Остальные мои этюды она, обрамив, развесила по квартире.
– Это Рэйчел и Кен, – представил нас Дик своему семейству. – Кен художник, это он написал портрет прабабушки, – пояснил он своей сестре.
Сестра Дика Маргарет, очень приятная особа лет тридцати пяти, высокая, остриженная под принцессу Диану, ласково улыбнулась и, пожимая мне руку, сказала:
– Рада познакомиться с вами. Дик много говорил о вас. Портрет нашей прабабушки просто великолепен. Я тоже подумываю писаться у вас.
– Да, Кен становится модным живописцем, – весело подхватил Дик. – Ты ещё не видела портрет Тани, Мэг...
– В самом деле? – изогнув тонкую чёрную бровь, Маргарет обратилась к Тане.
– Да, – лукаво улыбнулась Таня, – в стиле Гойи...
– Oh! – восхищённо заметила Маргарет...
Милые, добрые мои англичане! Как художника они принимают меня таким, каков я есть, точно я сложившийся мастер. Мне приятно, хотя немного стыдно. Другое дело, что кроме живописи я ничем для них неинтересен. И оттого я чувствую себя здесь персонажем. Впрочем, здесь все персонажи. Дик – руководитель отдела продаж. Джеффри – художник-гомосексуалист. Я – русский художник, бежавший в свободную страну. Рэйчел – жена русского художника, бежавшего в свободную страну. Раньше она рекомендовалась журналисткой из «Independent», пишущей о соблюдении прав человека в странах третьего мира, но быть женой русского художника, бежавшего в свободную страну, кажется ей на сегодня более интересным.
В самом деле, англичане – милые люди. Увлекающиеся, ответственные, совсем не жадные. Говорят про них – консервативные. Но это означает только одно: они не склонны к самобичеванию, они уважают себя. А это как раз то, чего не достаёт русским.
Но иногда Англия напоминает мне СССР в худших его проявлениях. Англичане какие-то замороченные. Иметь своё мнение здесь не рекомендуется. И ящики в Hyde-park`е – это всего лишь иллюстрация к поговорке о собаке и караване.
Попробуйте-ка всерьёз заявить, что вы против однополых браков или свободы самовыражения. Да это примерно то же самое, что в своё время усомниться в дееспособности КПСС. Хочешь сладкой жизни – подчинись, прими правила. И запомни: нельзя выступать против того, что можно. А можно здесь многое. И я понял: отмена запретов освобождает от недовольства собой. Но что если свобода от недовольства собой – это всего лишь плата за другую, за настоящую свободу?
В таком раю можно быть сытым, спокойным, счастливым. Но свободным ли? Не знаю.
В сущности, какая разница, как именно навяжут вам рай земной?..
В этот момент, точно мяч, упущенный в игре детьми, к нам подлетел мальчишка. Худенький, сероглазый, с персиковыми щеками и торчащими во все стороны жёлтыми волосами. Он остановился и вопросительно посмотрел на Маргарет, словно спрашивая: «Кто это такие и почему не дарят мне подарков?»
– Познакомься, Питер, – улыбнулась Маргарет, – это Рэйчел и Кен.
– Привет, Питер, – Рэйчел протянула ему наш подарок, – с днём рождения.
– С днём рождения, Питер, – поддакнул я.
– Спасибо, – Питер осторожно взял подарок и, усевшись тут же на пол, сорвал с него обёрточную бумагу.
Должно быть, он очень удивился, получив в подарок не игрушки и не сладости, а всего лишь картинки в рамках. И, пытаясь, очевидно, угадать скрытый смысл необычного подарка, он напряжённо, сдвинув красивые, как у Маргарет, чёрные брови, вглядывался в рисунки.
Мы, взрослые, с интересом наблюдали за ним и, не говоря ни слова, пересмеивались.
– Вау! – воскликнул он вдруг. – Мама, это Катти Сарк!
– Кен – художник. Это он сам для тебя нарисовал, – открыла секрет Маргарет.
– Вау! – снова сказал Питер и посмотрел на меня так, как дети помладше смотрят на первого учителя, а те, что постарше – на хоккейного идола.
Я постарался улыбнуться ему как можно более дружелюбно.
– Хотите играть с нами в боулинг? – спросил меня Питер.
– В боулинг? – удивился я.
– Да. Хотите?
– Хочу.
Оставив рисунки лежать прямо на полу, он взял меня за руку и повёл за собой.