Блудные дети
Шрифт:
Позавтракав остатками картошки, решил зарисовать вид с террасы – «Утро в Вайермосо». Во время работы я вдруг заметил на ступенях террасы двух мальчишек лет по одиннадцати. Они наблюдали за мной, и когда я их обнаружил, слегка смутились. Мы говорили недолго, потому что с трудом понимали друг друга. Они хотели знать, из какой я страны. Услышав, что я из России, очень удивились и поинтересовались, один ли я здесь. Наверное, посочувствовав мне, обещали приходить говорить со мной.
Этюдом я остался весьма доволен. Пожалуй, на сегодня этот этюд – лучшая из моих работ.
Хорошо ещё, что я не заплывал далеко и, заметив, что возле моего этюдника трётся какой-то малый, тут же поспешил к берегу. Все мои вещи оказались целы, но, недовольный появлением длинноволосого незнакомца, я повернулся к нему спиной и нарочно стал перебирать своё добро. Я хотел уязвить его, показав, что не очень-то ему доверяю и хочу проверить, всё ли на месте. А этот наглец всё время крутился рядом и улыбался. Потом он сказал:
– Hello!
– Хэло, хэло... – буркнул я, всё ещё чем-то недовольный.
– Я живу вон там, – незнакомец указал куда-то наверх.
– Где? – я проследил за его рукой, но кроме голых скал ничего не заметил.
– Вон там, – он снова махнул куда-то.
Наконец в скале я разглядел расщелину, а рядом, на выступе, несколько консервных банок.
– Урс, – сказал незнакомец и протянул мне руку.
– Прости?
– Меня зовут Урс, – повторил он и улыбнулся ещё шире.
Мы познакомились. Оказалось, что Урс приехал из Швейцарии к своему другу Джейкобу. Джейкоб живёт где-то то ли на Гомере, то ли на Тенерифе, но где именно, Урс не знает. По-испански Урс тоже не говорит.
– Как же ты будешь его искать?
– Не знаю, – пожал Урс плечами и засмеялся. – Хочу сплавать на Тенерифе.
– Тогда тебе надо в Сан-Себастьян, – сказал я, – там паром.
– Нет, я сам, – и он замахал руками, изображая, что плывёт брасом.
– Как сам? – не понял я.
Он засмеялся и ещё энергичнее замахал руками.
– Да здесь километров шестьдесят!
– Семьдесят, – поправил Урс.
Я смотрел на него и не мог ничего понять.
– Ты художник? – Урс кивнул на этюдник.
– Да.
– Я тоже художник, – сказал Урс. – Только у меня нет такого ящика. Он мне не нужен.
– Ты здесь ничего не пишешь?
– У меня есть большой чемодан, – сказал Урс и показал руками размеры своего чемодана. – В этом чемодане я вожу с собой самые большие тюбики красок, свои старые майки и подрамник. Понимаешь?
– Нет, – честно признался я.
– Смотри, – сказал Урс и стал мне показывать. – Беру старую майку... натягиваю её на подрамник... потом беру тюбик и делаю так... – и воображаемым тюбиком он стал мазать по воображаемой майке.
Я смотрел на него как зачарованный.
– И что получается? – поинтересовался я.
– Картина, – совершенно серьёзно сказал Урс. И добавил:
– Я три месяца не мылся.
– Почему? – не понял я.
– Некогда было, – посетовал Урс. – Сначала из Швейцарии в Испанию – там теплее. Потом в Португалию, там вино покупали за доллар. Потом в Марокко – там тепло, там мандарины. Все там остались, а я сюда, к Джейкобу. Одному спокойно. Здесь вымылся, – он кивнул на море, – постирался.
– Кто ты, Урс? – взмолился я.
Он удивлённо посмотрел на меня и сказал:
– Хиппи...
Мы договорились встретиться с ним здесь же завтра утром. Я пообещал принести Урсу бутылку вина и два загрунтованных картона.
По дороге домой я зашёл в магазин на площади и купил кое-какие продукты: хлеб, молоко, масло, рис. Но дома выяснилось, что молоко – это вовсе не молоко, а молочный напиток красного цвета с запахом клубничной жевательной резинки. Но идти в другой раз за молоком мне не хотелось, и я сварил кашу на клубничном напитке.
На обед у меня была красная рисовая каша с запахом жвачки. Может быть, все гомерианцы едят такую кашу? Может быть, это национальное гомерианское блюдо? В любом случае для меня это так же необычно и ново, как запахи местных цветов, крики осла и волнующий, обдирающий душу южный закат. Красная каша – ещё одно гомерианское впечатление.
Завтра я собираюсь в гости к Клаусу. Идти без подарка мне неудобно. Я решил написать для Клауса натюрморт. На террасе я соорудил композицию: накинул на стол белую скатерть, поставил медный чайник, глиняное блюдо, бросил ветку лилового вьюна, разросшегося в саду, а с краю примостил маленькую алюминиевую сахарничку.
Остаток дня я убил на этот проклятый натюрморт. Чтобы не разбирать композицию, ужинать пришлось в комнате, и когда дело дошло до чая, за каждой ложкой сахара я отправлялся на террасу. Потом только мне пришло в голову, что можно было подойти к столу с чашкой и положить весь сахар сразу.
Вечером позвонила Рэйчел. Я очень удивился, когда услышал её голос и вдруг понял, что ни разу ещё не вспомнил о ней. Она спросила, как я добрался и как устроился. Сказала, что отправила мне письмо, «а там сюрприз». Милая, добрая, заботливая Рэйчел! Почему бы мне не любить её?
С утра отправился к морю, прихватив, как и обещал Урсу, бутылку вина и картон. По пути сделал два этюда: «Вид на море» и «Вид на Вайермосо». Удались оба. Насвистывая, я двинулся дальше.
Но Урса у моря не оказалось. Не оказалось его и в пещере. Здесь повсюду разбросаны его вещи и пустые консервные банки. Но большого чемодана я так и не увидел.
Я решил подождать Урса и искупаться. Но не успел я войти в воду, как море выплюнуло на берег какой-то предмет. Я подошёл поближе и – о, ужас! – я узнал сандалию Урса! Вчера он был именно в таких, открытых, с петлёй для большого пальца, кожаных сандалиях. Значит, он, не дождавшись меня, поплыл на Тенерифе. Отчаянный тип! И тут же у меня мелькнула мерзкая, корыстная мыслишка: что если, море отдаст и кожаный браслет Урса? Вчера я заметил на нём симпатичный кожаный браслет. Может, стоит подождать и браслет? А, может, вынесет и тело?