Бляж
Шрифт:
— Хорошо тебе. Сам себе господин.
— Чем себя заявишь, тем и станешь.
— И всего-то? Легко говорить.
— Трудовой книжки у меня никогда не было. Ни под каким седлом сроду ни ходил, сам себе и отдел кадров и проходная. Чтоб в строители светлого будущего не тащили — имеется ксива с отмазкой, — член профсоюза творческих работников. А для властей с погонами лишь бы печать была. Печать есть — под козырек. Одно только — на собрания долбаные ходить. Так иду и сажусь прямо в президиум. Сущий кунштюк. И хоть бы какая спросила: а вы за каким тут? Много званных, мало избранных. Сидит за столом с скатертью — значит сам «г» между «о». Если тебе до пятидесяти, то ты самый что ни есть представитель молодого подрастающего. Раз, два, а в третий и сами уже зовут. Я как-то сдуру и на пленум местных творцов пошел. Забрался, естественно, в президиум. Сижу со зверской рожей, посмотрим, думаю, на
Этого я оценить не могу. Но говорю, чтобы разговор не застаивался:
— А чего бы и не идти?
— Конечно, идти. Ясное дело — идти. Только обленюсь я. Деньга пойдет заразная. Дадут оброк на ильичей. Путевку в дом импотентов, блядву всякому, помидор помидорычу у гамака поддакивать. Так и говном по паркету растечься недолго. Одно в жилу: кисти и краски с распроклятого капитализма завезенные можно купить по-божески. Мастерская с потолками при удачном раскладе. Вот и думаю: расшатать что ли их непросыхающие устои? А как же блажен муж, иже не идет в совет нечестивых?
— Если такие расклады! Чего еще думать? Я бы и думать не думал.
— Думать всегда надо. А то думалка атрофируется. Только тут такая диалектика прёт, что головка морщится.
— Например?
— Люди хотят, чтоб их имели.
— Имели? А именно?
— Именно. Как граф графиню. На подоконничке. Долго, приятно и хорошо. Да кто из нас не прочь отдаться? Обстоятельствам. С приятностью плыть себе по воле волн. И желательно не за «так». Чтоб тебя употребляли, и за это, естественно, приплачивали. А если хочешь «фэ» сделать, целочкой остаться?
— А если для дела? Цель оправдает.
Рисовальник отошел от мольберта, налил из банки, что стояла в ведре с родниковой водой два стакана вина.
— Держи! «Цель!» Ерунда всё это про цели. Один придумал, другие хором повторяют. Цель-щель. Нет никаких целей. Сегодня цель, а завтра смотришь — навоз какой-то. Да хоть и… Все равно ж. Трудно сие чрезвычайно. Тебе не платят, не кормят, не поят, ты на хер никому не нужен. Потому что ты не хочешь быть как все. Обстоятельства не любишь, зад не подставляешь. Можно сказать: я не выбираю, так получается. Нет, у нас не балет на льду, — осознанно, не осознанно, всегда выбираем мы. Сами. Нечего на это глазки запыживать. Выбор всегда есть. Не зря и пословица народная: сам с усам. Сам — это когда себя с заглавной буквы пишешь. Сам — это не быть тем, кем захотят другие. И главное, не думать, что всех умнее. Нет больших дураков, чем умные люди. Ты погляди на них. На умников. Голь-вшивота. Не в смысле барахлизма и деньжат, а в смысле мракобесия своего. Умственного. Сами ничего не могут, хорошее в себе загубят, по мелочам растрясут, расшаркают. Себяубийцы. Прореха на человечестве. А теперь посмотри на своих начальников. Может там ума палата? Непризнанные лауреаты? нобелевка по ним плачет? Там два коридора ЦПШ на двоих с братом. А он, барракуда — твой начальник. А ты у него лук вареный — хочу выкину, хочу съем. А жизнь моя. Не чужая. Моя. Не мамина с папиной. Вот и смотри, прикидывай, на что ее тратить. На себя? или на дядю? И прожить я ее должен так, чтоб небеса вздрогнули. По крайней мере, для меня. Радуга для меня взошла, луна для меня светила. А что не умею, не пойму, так жизнь-матушка сама научит. Жизни учит сама жизнь. Обожгись, дуся, на молочке, на винцо подуешь. Тем и живём.
— Вот и Артуха так же говорит. Слово в слово. «Жизнь моя, не чужая, радуга взошла»… И теде. Вы, как два сапога пара.
— Артур — человек исключительно грамотный, он только косит под ваню, чтоб удобней жить. Мне-то видно как он шарлатанит. Вас на всякое подзуживает,
— В общих чертах — да.
— Вот. А без него… Без комплекса…. В лучшем случае, можно самоутвердиться, а в худшем… Сам понимаешь. Дела уж точно никогда не сделаешь. Не то что эгоистом надо быть, хотя и это неплохо. Надо быть убежденным, едрическая сила! В исключительности собственной натуры и собственного предназначения. Хотеть, дерзать, и, не рассуждая, стремиться. Да и для чего сомнения? В шею! Знать надо себе цену. Говори себе: я на многое способен, передо мной прекрасное будущее. Бог не по силам креста не дает.
— А если тяжко?
— Терпи. Поминай себя всуе: «Да, я великий человек». И только так. Я вижу, что это за человек — Артур. Ему немного не хватило, крупицы. Он же в «Шестиграннике», в оркестре Самойлова играл. Сейчас бы, знаешь, в белом пиджаке по набережной ходил, а мы б автографы спрашивали. Хотя… Талант не бывает загубленным. Значит, не очень хотелось.
— Что же главней, получается? Самое-то? Терпеть?
— У каждого своё. У кого упрямство, у кого каменная жопа… Кроме остального. С братьями твоими старшими-меньшими заветным мыслям не давай огласки! несообразным воли не давай. Предадут-украдут-донесут! Или смеяться будут. Делай, главное лишь. Дело не стемнишь, не схарчишь, не затыришь. Жизнь-подлючка так складывается, что тебя оприходуют не по тому, что ты дюже способный там и, может быть, талантливый даже. А по тому, что ты сделал, милок. Сделал — и взвейтесь соколы орлами! А не сделал — колоти себя в хилую грудь. Только это не набат, это колотушка по горшку треснувшему. И талантливые-то как раз на горку и не взбираются. Почти научно достоверный факт мудрости жизни. Есть воля — есть человек. Потом. Не раскрывайся. Открытую книгу никто по второму разу читать не будет. Ты уже всё сказал. Уложился. Раковина надвое, как пухлые ножки на погонах, а жемчужное зерно петушок-жестяной гребешок склевал. Чем удивлять? Нечем. Нуль, через «у». Но и другое: нечего признавать свое поражение. Наоборот! Говори, что ты победил, когда проиграл. Всегда есть на кого списать. Есть враги — на врагов. Нет врагов — на предвзятость. Или на обстоятельства, на худой конец. Пока своего поражения не признал — ты не проиграл. Ты способен победить! Как говорится: не теряйте мужества! Худшее впереди! А вот те шиш, говорила. Это для вас худшее впереди. А для меня только лучшее! Ссать я хотел мелкими брызгами на ваше нытье. Ну как? — Рисовальник отошел от мольберта.
— Я б такое дома повесил.
— То-то и оно, — довольно ответил Рисовальник. — Полная херня.
— Ты как-то не ценишь.
— А что ценить? Вот я в семь лет чайную розу нарисовал — вот это шедевр. То, что надо — останется.
— А что такое вообще-то живопись? С музыкой мне как-то более-менее. Литература тоже, как никак и без пузыря разобраться можно. А вот что живопись, что не живопись?
— Налетай, торопись, покупай живопись. Имя, — ответил Рисовальник, складывая мольберт.
— Что значит — имя?
— Вот, скажу тебе. Продавалась в комиссионке акварелька. Скока? 25 рублей. Ладноть. Купим. Вроде дорого, да? Четвертной. На другой день в антиквартный сдал за тыщу. Потому как это Коровин. Имя.
— Ах, вот оно что!
— Именно — что. Есть два типа дураков: одни говорят: «Это старое, а значит хорошее», другие: «Это новое, а потому лучшее».
14
После полдника с оладушками — традиционный волейбол — местная панацея от тучности живота.
Компания подбирается с песочка по купальничку и стратегические силы обычно размениваются нашим и вашим, чтобы сохранялся какой никакой интерес. Поскольку сетку приносим, натягиваем и уносим мы, веселый звонкий мяч тоже с наших горных палестин, мы же, естественно, и держим фасон. Это как в банально-прозаическом анекдоте: подходит фраерок в кабаке к столику за которым девица и жгуче-южный человек: «Можно потанцевать с вашей симпатишной дамой»? Ответ всем досконально известен.
Мадамы, выхваченные с пляжа, в последующем вполне могут оказаться особами приближенными, ведь разговор завести уже проще простого. Поэтому отбор кадров проводится тоже загодя, весело и непринужденно.