Бог не играет в кости

Черкашин Николай

Лишь один гость молчал, мало пил, сумрачно поглядывал по сторонам. Это был сводный брат невесты Стефан. Два года назад он носил погоны подхорунжего Волковысского полка конных стрельцов. Два года назад он воевал в Гродно, но не с немцами, а с передовым отрядом РККА. Потом, когда все было кончено, и над Старым Замком был поднят красный флаг, он ушел из города с группой студентов, взявшихся за оружие. Они назвали себя «батальоном смерти» и разбили лагерь неподалеку от глухоманного села в Беловежской Пуще. Оружия было много, продовольствия хватало, а если не хватало – били кабанов и ловили в Зельвянке рыбу. «Смертники» благополучно перезимовали, изучая военное дело. Стефан обучал несостоявшихся юристов и экономистов стрелять

из всех видов прихваченного оружия, метать гранаты – польские, немецкие, советские, закладывать взрывчатку, устраивать схроны… Стефан принял у них клятву на верность Польше, и они давали ее, положив одну руку на библию, другую на конституцию Речи Посполитой. Они готовы были отдать свои молодые жизни, изгоняя с родной земли оккупантов всех мастей – и коричневых, и красных. А главное, они верили в своего командира, который хоть и был подхорунжим, но зато происходил из древнего княжеского рода Полубинских, Стефан не зря носил серебряный перстень с фамильным гербом.

С весны 1940 года «смертбатовцы» открыли боевой счет, подкараулив под Видомлей одиночный грузовик, который вез сапоги, обмундирование, белье на вещевой склад. Водителя и сержанта, сопровождавшего груз, убили, а трофеи оказались весьма полезными в дальнейших делах…

Стефан никак не ожидал, что на свадьбу его сестры придут такие важные персоны. Жалел, что пришел без оружия, пил водку, вглядывался в лица врагов, запоминал их, и строил планы дерзких диверсий…

Глава восьмая. Парад в Белостоке

Белорусское Полесье жило своей привычной неброской жизнью, о которой ничего толком не знали в Москве, и ничего не хотели знать в Берлине.

Для одних, пришедших с востока, здешняя земля была грунтом, строительным материалом, защитным средством, для других, живших здесь издревле, сыра-земля была живородящей почвой, матерью-кормилицей. А лес – отцом-кормильцем.

Лес для пришельцев из Красной России был «маскировочной емкостью», «танконепроходимой местностью». Для одних – полигоны и стрельбища, для других – пастбища и заливные луга.

Эти два народа – «восточники» и «тутэйшие» жили по разным календарям, и отмечали разные праздники. Словом, для кого 1 мая – День международной солидарности трудящихся, а для кого – Еремей-запрягальник, начало пахотных работ для сева овса. Ни те, ни другие не подозревали, что «первомай» – чисто немецкий праздник, принесенный из Германии в Москву во времена царя Петра, который с удовольствием отмечал этот «гулёный день» за столами, накрытыми в Немецкой слободе за Яузой.

Отец Николай, призванный церковноначалием бороться с «языческими пережитками» местных крестьян, с большим удивлением отмечал, как рожденные в дохристианские времена традиции, перерастают в канонические церковные праздники, как древние кудесники, обретают плоть и облик местночтимых святых. Он даже намеревался написать об этом научный трактат, да все не выпадало время.

* * *

В канун майских праздников генерала Голубцова навестили чекисты; явились двое: областной – майор госбезопасноти Сергей Бельченко и свой армейский особист – полковой комиссар Семен Лось. Они пришли рано утром – еще до прихода командарма на службу, дожидались его в приемной, и, судя по озабоченным лицам – привело их сюда весьма серьезное дело. Бельченко первым начал беседу:

– Константин Дмитриевич, мы по поводу предстоящего парада. Категорически рекомендуем вам передать прием парада начальнику штаба или одному из заместителей.

– Что так?

– Есть информация… Во время проведения парада на вас совершат покушение.

– Да, да! – поддержал его Лось. – Право, не стоит дразнить гусей.

– И что же мне теперь отсиживаться в штабе? Под столом прятаться?

– Береженого Бог бережет, – покачал головой Лось.

– Ну,

это утешение не для военного человека! – Голубцов встал и, опершись на широкий подоконник, посмотрел в окно. – В меня уже столько пуль выпустили – и на фронте, и в гражданскую, и все мимо пролетели… Мне мать сказала, что заговорила меня. И я ей верю. Верю в силу материнского слова.

Бельченко тоже поднялся из-за стола.

– То, на что вы уповаете – чистейший идеализм!

– Называйте, как хотите, но парад буду принимать я и только я. Иначе войска меня не поймут. И Минск меня не поймет. И Москва меня не поймет. Только что назначили, и сразу в кусты. Передо мной вся немецкая армия стоит, а я буду каких-то сопляков с наганами бояться?

Спасибо вам, други мои, за заботу. Но коль скоро вы информацию получили, так и карты вам в руки. Действуйте! Ищите! Ловите!

Визит чекистов Константина Дмитриевича расстроил, разволновал и вконец лишил предпраздничного настроения. Пришлось прибегать к испытанному средству – «хлопнуть муху»; рюмочка «Ахтамара» вернула ему душевное равновесие.

Придумали же, ему, боевому генералу, прятаться от какой-то местечковой шпаны? Павлов узнает, потом шпильки начнет вставлять при каждом удобном случае. Уж он это не пропустит.

Военный парад в таком городе как Белосток – дело политическое. Господь не выдаст…

Голубцов верил в свою звезду, и она – по вере его – воздавала ему, вела его, спасала его.

Смерть обошла его на фронтах Первой мировой. Он выжил в немецких лагерях для военнопленных. Он уцелел в годину повальных арестов, судилищ, расстрелов и заключений. Он вышел из всех уготованных его армии «котлов», и его минул гнев вождя за исчезнувшую растворившуюся в белорусских лесах 10-ю армию…

Генерал Голубцов, вопреки богоборческому духу своего времени, не отрекся от веры, разве исповедовал ее тайно, скрытно даже от самых близких людей. В его серебряный наградной портсигар был вмонтирован мощевик с частицей плоти святого Серафима Саровского. Мощевик – серебряная десятиконечная звезда с кварцевым оконцем – был прикреплен к крышке портсигара изнутри. В портсигаре он хранил партбилет, который Константин Дмитриевич самолично окропил святой водой; а еще там был кабинет-портрет Анны Герасимовны, сделанный в выпускном классе ее гимназии – на позлащенном паспарту, прикрытым тонкой рисовой бумажкой. Между партбилетом и фотокарточкой хранилась на всякий аварийный случай сторублевая купюра. Заветный портсигар Голубцов всегда держал в левом кармане кителя или гимнастерки, по старой офицерской традиции – прикрывая сердце от пули. Он даже подсчитал, что двойная серебрянная защита размером 10x15 прикрывает 70 % убойной околосердечной зоны. Он хорошо помнил цифры на схеме «Частота ранений отдельных частей тела», которая висела в кабинете начмеда Гришина:

Голова – 3–8 %

Грудь – 5–7 %

Живот 1–2 %

Таз – 2–3 %

Ноги – 28–35 %

Руки и плечи – 32–40 %

Звезда звездой, но Лось прав – береженого Бог бережет. Поэтому были предприняты меры безопасности: трибуну сделали повыше – так чтобы дубовый тес закрывал стоящих по грудь, а изнутри ограждение оббили кровельным железом.

Бельченко и Лось несколько изменили диспозицию торжества, дабы не повторять прошлогоднюю. Теперь командующий парадом и принимающий парад съезжались на конях не перед гостевой трибуной, а намного правее ее перед фронтом выстроившегося вдоль Малой Шляхетской (ныне Малой Коммунистической) улицы стрелкового батальона. Изменили и порядок прохождения войск – сначала кавалерия, во главе со сводным оркестром трубачей, затем механизированные войска – танки и пехота в кузовах грузовиков, затем гаубичная батарея на гусеничных тягачах, и завершит демонстрацию военной мощи батальонная «коробочка», собранная из бойцов роты охраны, роты конвойных войск и городской комендатуры.