Бог в стране варваров
Шрифт:
Рядом с Мартой Жан-Мари дышал воздухом Франции, и это тоже было ему по сердцу — словно прохладой веяло на него. Он отнюдь не склонен был к ностальгии, и если бы не лицо девушки… Исходило от нее нечто драгоценное, чему и названия, наверно, не подобрать.
— Вы нас совсем забыли, — сказала Марта, когда они вступили под сень платанов.
— Так вы же не приглашаете. Да нет, шучу. Экзамены. На подготовку все время уходит. Сейчас самая ответственная пора. Но скоро уже конец.
— А потом — уезжаете?
— Уезжаю? В смысле… Нет. Покамест.
Марта не стала уточнять. Даже такого, как Жан-Мари, подобный вопрос мог поставить в тупик; приехав
— Рано еще говорить об этом.
Жан-Мари не решался поведать девушке о своем намерении, раздираемый боязнью предстать хвастуном и желанием поделиться с ней новостью, которая — он не сомневался — обрадует Марту; та же в свою очередь не хотела показаться чересчур назойливой.
В конце концов он не выдержал:
— Я… я остаюсь в Алжире. Даже в отпуск во Францию не поеду.
— Правда? — У Марты в глазах заблестели слезы. Она отвернулась. — Какая я глупая. Простите.
И вновь обратила влажные еще от слез глаза на Жана-Мари. Их радужная оболочка казалась бледнее обычного.
— Пойдемте к нам, пообедаем. Хаким будет рад вас видеть.
— Сегодня, к сожалению, не могу. Меня пригласил один коллега, надо обсудить важные школьные дела. Право, сожалею.
Ему и самому было неловко. Он предпочел бы пойти к Марте, он испытал бы восторг, нет, скорее облегчение, вот только почему, он не мог себе объяснить.
— Но я немножко провожу, — предложил Жан-Мари. — Мне хочется вас кое о чем спросить.
Палящий зной обволакивал правильные ряды деревьев, мимо которых они шли. Издалека долетал запах мяты, жареного мяса, печенья — прохожие словно разносили его по аллее. Но Жан-Мари молчал, и Марта вопросительно посмотрела на него. Его лицо приняло сосредоточенное выражение, но то ли он не знал, с чего начать, то ли не решался приступить к разговору.
Набравшись терпения, Марта с улыбкой наблюдала за происходящим на улице.
— Нищенствующие братья, о их существовании я узнал совершенно случайно. И весьма смутно себе представлял, чем они занимаются. Мне сказали, что Хаким один из них. Вам неприятно, что я об этом заговорил? — виновато спросил он.
— Нет, почему же? — по-прежнему улыбаясь, отозвалась удивленная Марта.
— Меня очень заинтересовало то, что я о них слышал.
Жан-Мари не стал больше распространяться на эту тему. Он шел молча и, верно, так бы ни разу больше и не упомянул о нищенствующих братьях, если бы Марта сама не спросила его:
— Кто вам о них рассказал?
— Друзья. Недавно. Несколько недель назад.
— И что вы узнали?
— Должен признаться, ничего определенного, почти совсем ничего, но любопытство мое они возбудили. Сказали вскользь, но я потом много размышлял об услышанном. Такой опыт…
Он никак не мог найти подходящие слова, чтобы объяснить…
— Нетривиальный, — подсказала девушка.
Жан-Мари благодарно кивнул.
— Вот именно, нетривиальный. Вы и вообразить себе не в состоянии, как мне хотелось бы…
— Наверно, вам надо побеседовать об этом с Хакимом?
— Да, да, с Хакимом. А он не откажется?
— Конечно, нет.
На секунду она задумалась.
— Он не делает из этого тайны.
— Тогда я приду как-нибудь. Если вы не против. И…
— Как сможете, так и приходите.
— Вы оба удивительные!
— Так ему и передать?
— Что считаю вас замечательными людьми? Так и передайте.
Марта рассмеялась.
— Да нет. Что вы придете побеседовать с ним на эту тему.
— Я не осмеливался вас даже попросить. Скоро каникулы. У меня будет много времени.
Незаметно — привычным путем — они добрались до того места, где старые кварталы как бы ощупью подступали к новым. Два города: европейский — властный, шикарный, с высотными домами, банками, дорогими магазинами, правительственными учреждениями, широкими, прямыми, ярко освещенными улицами с нескончаемым потоком машин — и африканский, арабский, — прижавшийся к земле, запутанный лабиринт, полный тайны, несмотря на упрямое кишение толпы, — сходились на этом рубеже, причем первый продолжал царить над пространством, плыть по реке истории, второй же словно укоренялся во времени, насыщаясь вечностью; везде, кроме, естественно, этой узкой полоски, где пространство теряло свою силу, а время — истинность. Здесь можно было встретить дом в мавританском стиле, с аркадами, выходящий прямо на шумный проспект, а на выходе из тесной извилистой улочки увидеть мастерскую по ремонту телевизоров и стиральных машин; в самую обычную пекарню, иногда босиком, шли мальчишки, неся на голове подносы с лепешками, и тут же, рядом, офицеры в фуражках, в новой, с иголочки, военной форме; нередко попадалась женщина, вовсе не обязательно пожилая, в тонкой белой накидке, какая принята у мусульман, шедшая бок о бок с другой, вовсе не обязательно молодой, в наряде, в каком Щеголяют в Париже или в Риме. Не говоря уже о ручной тележке, соперничающей с «мерседес-бенцем», или о публичном каждении — как еще назвать то, чем занимается вон тот тип в штанах с напуском и в сандалиях из алжирского ковыля, размахивающий цепью, на конце которой болтается курильница с благовониями, дым от которых поднимается к вашему носу, просачивается в окна домишек; парень хочет за одно су одарить вас благословением, для чего ему приходится перекрикивать доносящиеся из репродукторов на минаретах призывы, к молитве, разумеется, — содержать муэдзинов, вероятно, оказалось государству не по средствам.
Марта и Жан-Мари прошлись немного по старому городу.
— Вы можете на меня рассчитывать.
— Спасибо.
— Хакиму тоже будет приятно. Я уверена.
Они остановились на углу улицы, полого спускавшейся к самым древним городским кварталам. Марта как раз и жила в одном из этих кварталов.
— Не откладывайте особенно.
Жан-Мари дружески помахал рукой и отправился к себе, а новый город. Но через несколько шагов, повинуясь внезапному побуждению, оглянулся. Силуэт женщины в голубом промелькнул вдали, на пестром фоне мозаик медресе. Некоторое время он провожал Марту взглядом, достаточно долго, пока та не скрылась за поворотом, и успел заметить, какая у нее горделивая походка, посадка головы, но это горделивость не королевы, а простой женщины, и от этой мысли его сердце переполнилось смутной, непонятной тревогой.
Дома Марта обнаружила накрытый стол. Внезапный приступ смеха не позволил ей вымолвить ни слова. Давясь от смеха, Марта повалилась на стул, который пододвинул ей Хаким Маджар. В знойную пору на нее часто находили такие приступы неудержимого веселья. Она сама не знала, отчего это происходит. Помнится, когда впервые, прямо с корабля, она попала в восточные бани и на нее дохнуло паром, Марта в замешательстве, чуть ли не теряя сознание, начала пробираться сквозь толпу голых женщин, и тут с ней случился приступ бешеного смеха, и чем жарче становилось, тем сильнее ее разбирал смех.