Бог Войны
Шрифт:
— Если он позовет, я пойду.
— Может, не позовет.
Или Альфгар просто запаниковал, думал я. Может, Константин просто грабит северную Камбрию, и, украв урожай и угнав достаточно скота, уберется в Шотландию. Или, может быть, история Кенвала выдумана? Я не знал, но чутье подсказывало, что дракон и падающая звезда наконец явились. Началась война.
— Если пойдешь ты, пойду и я, — сказала Бенедетта.
— Нет, — твердо ответил я.
— Я тебе не рабыня! Больше не рабыня! И не твоя жена! Я свободная женщина, ты сам так сказал! Я иду, куда хочу!
Спорить с ней — все равно что
Приходили еще новости, но ненадежные, просто слухи. Скотты к югу от Риббела и двигаются дальше, они ушли на север, они идут на восток к Эофервику, к ним присоединилась армия норвежцев, у Меймкестера произошла битва, и скотты победили, на следующий день победили уже саксы. Альфгар погиб, Альфгар гонит разбитую армию скоттов на север.
Ничего определенного, но новости, в основном доставляемые торговцами, не видевшими ни армий, ни битв, убедили меня послать на запад разведчиков. Я приказал им не заходить в Камбрию, а искать беглецов, и один отряд, возглавляемый моим сыном, принес тревожные известия.
— Олаф Эйнерсон увел шестнадцать человек на запад, — рассказал мне сын. — Они взяли оружие, щиты и кольчуги.
Олаф Эйнерсон был мрачным, доставляющим проблемы арендатором, который унаследовал отцовскую землю и с явной неохотой платил арендную плату.
— Его жена сказала, что они собрались присоединиться к скоттам.
Мы слышали и другие рассказы о норвежцах и данах, отправившихся за холмы на запад вместе со своими людьми. Берг, который взял тридцать человек и поехал на разведку, вернулся и сообщил о слухах, что в усадьбы к норвежцам и данам приходят посланцы из армии скоттов, предлагают серебро, обещают дать землю. Я был уверен лишь в одном — Беббанбургу пока ничто не грозит. Эгиль повёл людей далеко на север, они скакали почти до Фойрта и ничего не обнаружили. Эту весть Эгиль привёз в Беббанбург, а с ним вместе пришёл его брат Торольф и семьдесят шесть всадников.
— Мы выступим вместе, — радостно объявил он.
— Я пока никуда не выступаю, — сказал я.
Он оглядел двор Беббанбурга, заполненный людьми, которых я созвал.
— Разумеется, выступаешь.
— Но если я выступаю, — предупредил я, — то буду сражаться за Этельстана, а не за норвежцев.
— Разумеется.
— А норвежцы присоединятся к Константину, — сказал я и после паузы добавил: — Только не говори «разумеется».
— Но, разумеется, они присоединятся, — улыбнулся он, — а я буду сражаться за тебя. Ты спас жизнь моему брату, дал мне землю, подарил свою дружбу. За кого еще мне сражаться?
— Против норвежцев?
— Против твоих врагов, господин. — Он помолчал. — Когда выступаем?
Я знал, что откладываю решение, уговаривая себя, что жду подтверждения от вестника, которому доверяю. Хотел ли я воевать? Я молился, чтобы больше никогда не стоять в стене щитов, твердил себе, что Этельстану не нужны мои люди, слушал мольбы Бенедетты и помнил о драконе с пылающими ноздрями, бросающим свои сокровища. Конечно, я не хотел. Только юнцы и глупцы с радостью идут на войну. Но я был готов. Мои люди собраны, их копья остры.
— Скотты всегда были твоими врагами, — спокойно продолжил Эгиль. Я молчал. — Если ты не выступишь, Этельстан будет
— Он меня не вызвал.
Эгиль взглянул на Финана, присоединившегося к нам на стене, обращенной к морю. Порыв ветра растрепал длинные седые волосы Финана, напомнив, что мы уже старики, а сражения — игры молодых.
— Мы ждем призыва от Этельстана, — поприветствовал ирландца Эгиль.
— Бог знает, может ли гонец пробраться сейчас через Нортумбрию, — сказал Финан.
— Мои арендаторы верны, — упрямо сказал я.
— В основном, да.
Сомнение в голосе Финана говорило, что не все мои арендаторы верны делу саксов. Олаф Эйнерсон уже ушел, чтобы присоединиться к захватчикам, уйдут и остальные, и любому гонцу с юга стоит сейчас обходить норвежские поселения стороной.
— Что, по-твоему, сейчас происходит? — спросил меня Эгиль.
Я поколебался, борясь с искушением ответить, что не знаю и жду надежных вестей, но эти двое — мои ближайшие друзья и соратники, и я сказал им правду.
— Думаю, скотты мстят.
— Тогда чего ты ждешь? — очень тихо спросил Эгиль.
Я так же тихо ответил:
— Мужества.
Все молчали. Я смотрел на белые барашки волн у островов Фарнеа. Здесь мой дом, место, которое я люблю, и у меня нет никакого желания тащиться через всю Британию, чтобы встать в очередную стену щитов.
— Выступаем завтра, — неохотно произнес я, — на рассвете.
Потому что дракон летел на юг.
Я ехал неохотно. Казалось, это не моя война. На юге был Этельстан, король, который ополчился на меня, ослепленный своими мечтами о славе, а на севере засел Константин, всегда желавший отобрать мою землю. Я не питал к ним ни ненависти, ни доверия и не хотел участвовать в их схватке. Но это была и моя война. Что бы ни произошло, в результате решится судьба Нортумбрии, а я нортумбриец. Моя страна — суровые высокие холмы, неспокойное побережье и крепкий народ, добывающий себе пропитание из холодного океана и тощей почвы.
Беовульф пошел на бой с драконом, поскольку должен был защищать своих людей, а мои люди не хотели, чтобы ими правили давние враги — скотты. Им не особенно нравились и изнеженные саксы с юга, но, когда обнажались мечи и сверкали копья, они объединялись с саксами. Норвежцы и даны Нортумбрии, может, и поддерживали Константина, но лишь потому, что хотели поклоняться старым богам. Я бы тоже этого хотел, но история, как и судьба, неумолима. Нортумбрии не выжить в одиночку, ей придется выбирать, какой король будет править, и как главный лорд Нортумбрии, я выбрал человека, которого некогда поклялся защищать. Мы отправимся к Этельстану.
Итак, мы поехали по знакомой дороге в Эофервик. Добравшись туда, мы последуем по римской дороге через Сциптон, в холмы и далее в Меймкестер. Я молился, чтобы армия Константина не забралась так далеко, поскольку, если он прорвал цепь бургов, охраняющих северную границу Мерсии, то может свободно грабить и разорять богатые мерсийские поля. Я вел больше трехсот воинов, включая тридцать три человека из Дунхолма и грозных норвежцев Эгиля. Все ехали верхом, а следом пять десятков слуг вели вьючных лошадей, нагруженных провизией, кормом для лошадей, щитами и копьями.