Богачи
Шрифт:
Медленно и спокойно, не произнося ни слова, Хант вылил содержимое бокала в бассейн. Джони попыталась схватить его за руку, но он увернулся.
— Послушай, Джони… — начал он мягко, почти ласково.
— Я тебе никакая не Джони, мерзавец, — сквозь слезы кричала она. — Тебе хорошо… ты целыми днями пропадаешь на студии, а я должна сидеть дома и возиться с двумя сопливыми недоносками! Это несправедливо! Я должна что-то предпринять, пока не поздно. Я не могу быть все время привязанной к дому. У меня талант, настоящий талант, и потрясающая внешность. Не будь тебя, я
Над бассейном повисла гнетущая тишина. Мальчики, застыв от ужаса, не сводили с родителей глаз, их бледные растерянные лица медленно заливал румянец стыда за мать. Джони, широко раскрыв рот, в голос разрыдалась.
— Достаточно, — прошептал Хант скорее самому себе, чем ей.
Он постарался успокоить ее и увести, но Джони вырвалась и с криками «Оставь меня, подонок! Я не желаю тебя видеть!» убежала в дом. Хант молча смотрел ей вслед.
Вдруг над ухом у него раздался тихий голос Мэта:
— Что случилось с мамой?
— Она слишком много пьет, — веско заметил Гус. — Ее нужно отправить обратно в клинику.
Хант обернулся и посмотрел на сыновей. Они как-то незаметно выросли, особенно Гус, и очень повзрослели.
— Ваша мама нездорова, — серьезно сказал Хант сыновьям. — Она не может самостоятельно справиться со своей болезнью.
— Вот я и говорю, — настаивал Гус. — Ей будет лучше в клинике. Тем более что нас она совсем не любит.
Хант долго не мог заснуть той ночью. Он вышел к бассейну и сел на мраморную скамеечку. Необъятное черное небо над головой было усыпано яркими звездами. В воде отражались желтые фонари, окружавшие бассейн, ночная прохлада окутывала влажным шелком. Где-то высоко в ветвях деревьев пел соловей, а Геба, каменное тело которой ловило отблески водной глади, по-прежнему склонялась над своим бездонным кубком. Теперь, когда дети угомонились и Ханту удалось наконец уложить их спать, он смог расслабиться. Джони давно уже храпела на их супружеском ложе.
Хант закурил. Пламя зажигалки на мгновение выхватило из темноты частичку сада, и тут же вернуло его всемогущей ночи. Хант сделал большой глоток виски. Тянуть больше нельзя. Завтра же он начнет бракоразводный процесс. Если его детям не суждено иметь нормальную мать, пусть уж не будет никакой… Еще несколько сцен, подобных сегодняшней у бассейна, и их дети пополнят ряды закомплексованных неврастеников.
Хант закрыл глаза и оживил в памяти отвратительную пьяную истерику жены, свидетелями которой стали сыновья. Он понимал, что все выпады Джони не более чем алкогольный бред, но как объяснить это мальчикам? Позволить им наблюдать процесс саморазрушения матери — что может быть бесчеловечнее?
Хант вновь вернулся к той мысли, что внезапно осенила его несколько недель назад в заштатном баре, когда он сам напился как свинья, переживая известие о свадьбе Тиффани. Джони пьет, потому что на душе у нее пусто и одиноко, не заливать боль водкой она просто не в состоянии. А вдруг и вправду он всему виной? Хант запрокинул голову и устремил свой взгляд в небеса, словно испрашивая у них ответа на безмолвный вопрос. И внезапно на него нашло озарение. Ответ оказался прост. Бывает так, что люди органически несовместимы друг с другом. И как бы они ни старались подстроиться один под другого, некая предопределенность не дает им обрести гармонию. У них с Джони именно такой случай, и ничто не в состоянии это изменить.
Хант медленно поднялся и двинулся вдоль бассейна, размышляя над горьким комизмом сложившейся ситуации. Теперь, когда он готов порвать нити, связующие его с Джони, и стать свободным, Тиффани ускользнула от него, вступив в брак с другим мужчиной.
26
Мисс Филипс в свои пятьдесят шесть была девственницей. Последние двадцать три года она проработала секретарем доктора Аластера Теннанта, а до этого занимала мелкий пост в администрации больницы Святого Августина. Естественно, когда один из самых модных в Лондоне врачей предложил ей работу, она с радостью согласилась. Новое место сулило ей более высокое жалованье, удобные часы присутствия и необременительные обязанности. Начала мисс Филипс с того, что сняла квартирку неподалеку от приемной доктора Теннанта, ибо ходить на работу пешком очень полезно для здоровья.
Отец мисс Филипс был священником и воспитал ее в строгости. С детских лет она вела замкнутый образ жизни. В ее памяти навсегда остался тот единственный случай, когда некий молодой человек предложил ей провести вечер вдвоем. Он пригласил ее прогуляться в парк и послушать духовой оркестр на открытой площадке, после чего вернул домой в целости и сохранности и оставил на пороге, раздосадованную и с растревоженными чувствами — она надеялась, что за прогулкой последует ужин при свечах в интимной обстановке.
Молодой человек больше не появился. И с тех пор мисс Филипс была начисто лишена мужского внимания. Свой сексуальный опыт она черпала лишь из историй болезни, которые доктор Теннант подробно записывал со слов своих пациентов. Она частенько допоздна засиживалась над разноцветными папками из картотеки патрона и, нацепив очки на кончик носа, развлекалась чтением жалоб обделенных здоровьем людей. В скором времени такие словосочетания, как «преждевременная эякуляция» и «внематочная беременность» заняли в ее лексиконе столь же привычное место, как «яичница с беконом».
Когда в истории болезни встречались фразы типа «не может достичь оргазма без мастурбации», «узкая вагина, болезненно реагирует на ввод члена», «предпочитает пользоваться вибростимулятором», мисс Филипс начинала беспокойно ерзать на стуле и так возбуждалась, что привести ее в чувство мог лишь холодный душ.
Жизнь потихоньку шла своим чередом, пока в один прекрасный день, придя на Харлей-стрит, 24, как обычно, к началу приема, мисс Филипс не заметила какое-то странное выражение на лице всегда почтительно приветствовавшего ее швейцара.