Богатыри и витязи Русской земли. Образцовые сказки русских писателей

Авенариус Василий Петрович

— Дети мои милые, дети мои любезные, дети мои несмысленные! Захотелось мне насадить сад, да получше, чем у соседа нашего. Ступайте вы куда глаза глядят, в дальние страны заморские, на моря теплые, — там, слышно, все идет не по-нашему и выходит все лучше нашего, что ни посей, что ни посади, все родится сам-сот. Поучитесь вы у заморских людей, ворочайтесь на родную сторону и насадите сад получше, чем у соседа нашего, себе самим на корысть, детушкам своим на радость, а мне на помин души по смерти.

Два брата пошли во страны заморские, на моря теплые. Смотрят они и дивуются: нет нигде ни сосенки, ни елочки, ни березки, ни осиннику, а куда ни глянь — все сады виноградные; а в садах народ кишмя кишит: землю копают, водой поливают, ветки подчищают, кусты к палочкам привязывают.

Подошли к ним братья, низко кланяются и говорят им почтительно, как у русских людей обычай есть:

— Мы — дети у отца несмысленные, пришли поучиться у вас уму-разуму заморскому: покажите нам, как сады садить.

Такая

речь заморским людям по сердцу, очень им, значит, полюбилася. Берут они к себе русских братьев в работники, закабаляют их в работу тяжелую, а есть дают все кусочки маленькие, а вместо щей — какие-то корешки вареные. Работают братья с усердием, ко всему присматриваются и научаются сады садить, виноград разводить. За работу дали им заморские люди по виноградному кустику, по две виноградинки да денег по шелегу [27] . И вернулись они домой такие веселые и радостные.

27

Шелег — монетка, которая использовалась не в качестве денег, а в играх, для счета, из нее делали мониста.

А третий брат никуда не ходил на чужую сторону, а вышел он раным-рано на поле. Господу богу помолился, с красным солнышком поздоровался, припал к сырой земле, поцеловал ее материнскую грудь и, взглянув на небо синее, со слезами сказал душевным голосом:

— Господи, боже мой! открой ты мне разум, научи ты меня, несмысленного, куда мне пойти и поучиться, как сады садить, чтоб родной батюшка не прогневался.

И послышался ему тихий-тихий, такой кроткий, ласковый голос:

— Дитя ты неразумное! Зачем тебе ходить из родной земли? Учись ты здесь у добрых людей уму-разуму, стороне своей пригодному; а советуйся ты с красною зарею утренней, с жарким солнышком полуденным, с ветрами тихими и буйными, с теплыми и холодными ночками, с росами и туманами, а больше всего — со своим рассуждением.

И пошел он к соседу и научился у него свои русские дерева садить, по-своему сады разводить и получил от него в гостинец молодых корней с тысячу.

Посадил первый брат виноградный куст — ничего не выросло.

Посадил второй брат виноградный куст — только сухая тычинка осталася.

Насадил третий брат молодых корней — разросся сад, как божий рай: весной цветами, как снегом, все обсыпано, а осенью яблоками, как золотом и кумачом, обвешано. И сами едят, и на ярмарку возят, и впрок на всякий случай кладут.

Г. П. Данилевский

Озеро-слободка

Как-то по озеру с удочкой ездил рыбак в перелеске; Рыба почти не ловилась, и стал он домой собираться. Вдруг и поймалась одна, да такая красивая рыбка, Что ни пером описать, ни в словах рассказать не сумеешь. Чуть он в ведерко успел перебросить вертлявую рыбку, Тихо пред ним поднялась над пучиною рыбка постарше, Бледная вся, будто кто испугал ее, вышла наружу И человеческим голосом вскрикнула так над водою: — Где ты, дитя мое, где ты, моя неразумная рыбка? Стадо пора загонять; погляди, закатилося солнце… Где ты, откликнись, дитя! али хищная цапля речная В когти из волн подхватила тебя, моя рыбка родная? Долго сновала по озеру, в страхе и трепете, рыбка, Долго рыбак, опустивши весло, с челнока дивовался… Взял напоследок ведро он, привстал и откликнулся рыбке: — Вот твое дитятко, вот; ты возьми свою дочку, пожалуй, Но уговор лучше денег: поведай по истинной правде, Что ты за диво сама и какие края ваши воды? Быстро плеснувшись в воде и уставя пугливые глазки, Так начала говорить замирающим голосом рыбка: — Ох, человек, много лет той поре, как на этой поляне, Вместо воды, камышей и кустов, красовалась слободка; В шумной слободке жила на дворе на широком молодка, Много добра и богатства у ней по амбарам лежало, Много далеких купцов и мирян к ней во двор заезжало. Раз, о полудни, она на крыльце на тесовом сидела: Дочь на руках убаюкав, с крыльца за ворота глядела; Видит: идет от села человек, утомился бедняга, Низко поклоны кладет у ворот и у окон слободки: Просит он ковшик студеной воды у ребят и у старших… Только не слышат ребята, играют себе по затишьям; Старшие ж кто на гумне, кто с иглой али с пряжей уселся. Вот подошел он ко мне, говорит: «Твоя хижина с краю, Глушь за тобой и поля; я ж от жары изнываю; Встань, захвати где-нибудь мне хоть каплю водицы студеной!» Ум ли померк у меня, и теперь разгадать не умею; Только в ответ старику я промолвила так, усмехаясь: «Как, старина, разбудить, как покинуть мне малую дочку? Хочешь напиться, так вон, погляди, и ручей под горою; Полем успеешь дойти и авось не умрешь на дороге, Здесь же у нас, в слободе, ты и капли воды не отыщешь!» Странник поник головой и, как тень, из околицы вышел… Вдруг, слышу я, в тишине по околице звуки несутся; Точно посыпался град али где-то западали зерна… Вижу — и замер мой дух: на столе сам собой, за порогом, Брызнул кувшин, а за ним у дверей из печурки плеснуло; Возле из погреба струйка воды, словно дым, поднялася, Миски, лоханки и ведра всплывают, несутся к воротам, Им же навстречу, смотрю, выбегают другие потоки! В ближних дворах та же притча: всплывают шесты и заборы… И не опомнилась я, как кругом берега поднялися; Зелено стало в глазах; колыхаясь, осела слободка; Там же, вверху, как туман, заходили студеные волны… Ты не дивися, рыбак, если в озеро днем ты посмотришь: Темные кочки на дне — это хижины нашей слободки; Мелкие травки — сады, а ложбинки — пруды да колодцы. Ранней зарею, пока не шелохнулись по лесу листья, С берега ухо наставь ты к воде, тут сейчас и услышишь — Как далеко-далеко, под тобой, в потопленной слободке, Ветер по кровлям шумит, словно плещутся мелкие струйки, Куры кудахчут, петух на гумне заливается звонко… И раздаются в воде колокольные тихие звуки, Будто засохший тростник от дуновения ветра Тихо звенит над водой, над пустынным прибрежьем качаясь! Рыбка замолкла, едва отливаясь на зыби стемневшей… В волны ей бросил рыбак целых суток добычу обратно; И, привязавши челнок меж осокой, обратно в потемках Вышел на берег, безлюдный и дикий, с пустыми руками.

Кот Мурлыка [28]

Береза

Береза росла на небольшой поляне, прямая, стройная, с белым стволом, с пахучими, лаковыми листочками. А кругом ее шумели старые дубы, цвели белым цветом и сладко благоухали раскидистые большие липы, зеленели зелеными иглами яркие, бархатные пихты, круглились иглистыми шапками красные сосны, и постоянно дрожали, как будто от страха, всеми своими серо-зелеными листочками горькие, траурные осины. Одним словом, кругом березы была целая роща, хотя и небольшая, но очень красивая.

28

Кот Мурлыка — псевдоним русского ученого-зоолога Н. П. Вагнера (1829–1907).

Береза росла и помнила, как она росла. Она помнила, как трудно было рыться и отыскивать в земле пищу ее молодым корешкам. То земля была очень рыхла, то слишком жестка, то вдруг камень мешал расти какому-нибудь ее корешку, и тот поневоле должен был отходить в сторону, а другие, упрямые, не хотели отойти и умирали; зато другим от этой смерти было просторнее.

«Почему же, — думала береза, — земля не везде одинакова? То много чересчур в ней пищи, то мало, то совсем нет и зачем эти камни на дороге? Как все это скучно!»

Когда весной солнце отогревало березу и она просыпалась от долгого зимнего сна, ей было так хорошо… Солнце светило ярко, приветливо грело. Воздух был полон теплых паров, земля как будто сама предлагала проснувшимся корешкам сочную, вкусную пищу. Все это было так хорошо. И береза развертывала свои смолистые, пахучие почки. Она вся радовалась, вся благоухала, вся одевалась мелкими, яркими желто-зелеными листочками.

Но это не всегда так было. Чем длиннее становились дни, тем сильнее грело солнце. Потом оно уже пекло, начинало жечь, и очень больно. Листья на березе покрывались пылью, сохли и желтели. Она умирала от жажды.

— Каплю, хоть одну каплю дождя! — молила она.

И наконец явился дождь. Налетела с гулом и вихрем черная туча. Верхушки деревьев шумели, гнулись, все их листочки дрожали. Ветер рвал их и уносил далеко. Но буря не могла достать березы. Ее защищали другие деревья. Она чувствовала только, как по всем ее листочкам пробегал легкий, свежий ветерок, и ей было хорошо.

А вот и дождь. Он хлынул, как из ведра, ветер мчал его капли. Он ими бил и хлестал все, что ему попадалось: лес, траву, дома, людей.