Богдан Хмельницкий
Шрифт:
Но вдруг, будто сильный дождь из облака или вихрь пустынный, по выражению
украинского летописца, Карач-мурза с четырнадцатью тысячами ногайцев бросился на
них в тыл из-за другой стороны горы Батога. Ужасный крик огласил воздух.
Окруженная со всех сторон, разрезываемая насквозь, пехота смешалась и, против воли,
положила оружие; татары и козаки рубили ее по всем направлениям.
Собеский был убит.
«Многого лишилось в нем отечество,—говорит современник,—а
мать, но никто не умеет выразить печали, кроме того, кто ее чувствуетъ».
На протяжении нескольких миль козаки, вразсыпную, гонялись за
497
бегущими воинами, поражая их копьями и выстрелами, вытаскивали из болота и
кустов и умерщвляли. Напрасно поляки бросали оружие и молили о пощаде. «Не было
к ним милости за их тиранства и здырства, говорит украинский летописец; татары
хотели щадить их, чтобы, взявши в плен, отпустить за выкуп, но козаки заплатили
мурзам за то, чтоб не мешали им истребить врагов. Некоторые удачно переплыли чрез
Буг, но пе избавились от гибели: из окрестных сел и хуторов сбежались русские хлопы,
обрадованные вестью освобождения, и добивали беглецов косами и дубинами.
Двадцать тысяч поляков и служивших в польском войске немцев погибло в этой
несчастной битве; половина из них пала под картечами и пулями собственной
артиллерии и пехоты или утонула в Буге, прочие были истреблены козаками и хлопами
по полю. «От се вам за Верестечко! от се вам за Трилисы! от се вам за уныю! от се вам
за стацыи»,—приговаривали русские, избивая их.
Некоторые поляки избавились от смерти тем, что одевались в женское платье и
садились в арбы вместе с татарками; другим татары вымазали порохом лицо, третьи
прятались по шею в тине... Немногие успели перейти Буг, но и те погибли от хлопов. В
числе последних был Самуил, сын Калиновского; в деревне Вубновке обломился под
ним мост, прискочили мужики и не дали ему выкарабкаться из воды. рассказывают, что
молодая жена этого пана, не дождавшись своего мужа из-под Батога и не сомневаясь,
что он не был счастливее целого войска, от горести ничего не ела и не пила, и думала
уморить себя. Врачи уговаривали окружавших уверить ее, что Самуил жив и находится
в татарской неволе. Бедная вдова продавала свои драгоценности и раздавала на выкуп
супруга, а добрые люди нарочно поддерживали в ней пустую надежду, чтоб
воспользоваться её богатством.
Старый Хмельницкий, получив в подарок от сына голову Калиновского, отправил
известие брату его, вместе с Потоцким стоявшему с войском за Днепром и, вместе с
тем, в знак поругания, послал ему остриженного коня с веревкою вокруг шеи, свитою
из гривы и хвоста. Подождав, пока козаки без него окончат поражение войска,
Хмельницкий на третий день сражения явился в обоз, показывал вид неудовольствия,
гневался на сына и на Козаков за кровопролитие, обласкал тридцать поляков, взятых в
плен, уверял их, что вся эта бойня сделана своевольными, против его желания и, в
доказательство своей невинности, приказал отыскать труп Калиновского: в кармане его
одежды нашли предостерегательную записку Хмельницкого. Он обдарил шляхтичей и
позволил им свободно отправиться в Польшу. расспросивши татар, козацкий гетман
узнал, что они спасли от разъяренной толпы еще двести пятьдесят шесть человек; он
благодарил их за это человеколюбие, выкупил пленников, отправил их в Чигприн,
приказывал козакам обращаться с ними с почтением и обещал немедленно выпустить,
как скоро получит заплаченные за них деньги. Как победитель, он взял себе всю
артиллерию из пятидесяти семи орудий, а прочее предоставил союзникам; но татары
были этим очень недовольны, потому что не взяли ничего; весь лагерь сделался
добычею пламени. Литовский канцлер в своих записках говорит, что Калиновский
прежде накликал на
32
П. КОСТОМАРОВ, КНИГА IV.
498
себя ненависть Хмельницкого. Он подговорил какого-то козака Бублика свести со
света козацкого гетмана, но убийца не успел совершить поручения, был схвачен н на
пытке показал тайну1).
Хмельницкий надеялся тогда, что господарь, узнав о победе его, согласится на брак,
и потому не пустил более татар в Молдавию. Задержав своего сына при себе, он
написал Лупулу письмо, в котором, по сказанию современника, выражался так:
«Не изволь, вельможный господарь, пренебрегать союзом со мною и отказывать в
своей дочери. Сам услышишь, какое незагладимое поражение нанес я ляхам и убил в
них воинственный дух так, что они теперь не осмелятся воевать и не только примут
такой мир, какой я сам дам им, но униженно будут испрашивать Зборовского договора,
столько раз ими нарушенного. Не хвались своим происхождением и предками: больше
чести сделаться великим своим искусством, чем быть обязанным величием только
рождению и титулам. Притом, если ты не согласишься по доброй воле, то исполнишь
мое желание поневоле».
Война была начата и Хмельницкий хотел воспользоваться временем, пока не