Богдан Хмельницкий
Шрифт:
недостойным всякого доверия королевского, что еслиб он приносил жертвы пред
алтарем и, преклоняя колени, клялся именем Бога живого, то и тогда нельзя полагаться
на него» 2).
Но обстоятельства для поляков были до крайности угрожавшие: шведский король
хотел воспользоваться состоянием Польши и напасть на нее войною; царь московский
снова присылал требовать возмездия за пропуски в титулах. В это время некоторые из
благомыслящих членов Речи-Посполцтой возвысили
своевольство Козаков и черни причиною бунтов.
«Мы обвиняем врагов своих, а на себя не оглянемся, — говорили эти сыны
отечества. — Что такое наша Польша? Ад подданных, осужденных на вечную работу
владельцам; дворяне, вместо награды, за труды платят им бесчеловечным обращением,
берут податки с участков земли, с сохи, с дыма, с каждой головы и, наконец,
выдумывают такие поборы, какие только могут взойти на ум. Этого мало. Что остается
бедному человеку после панских поборов для прокормления с женою и детьми, то
заберет у него жолнер; найдет хоругвей десять в одно село; всех надобно поить,
кормить, каждому дай, а кто не захочет или, лучше сказать, не может, у того повернут
все кверху дном; придут еще слуги, возницы и до того оберут несчастного поселянина,
что у него ни крохи не останется! От этого хлопы разбегаются, бунтуют, города и
местечки пустеют, поля остаются незасеянными, прекращаются ремесла,
останавливается торговля, и самые владельцы теряют свои доходы,
Ч Aunal. Polon. Clim., I, 331. 2) Wojna dom. Ч. 3, 79.
507
п в казне вечные недоимки. Жолнер, который приходит защищать жителей от
неприятелей, поступает с ними хуже, чем неприятель» *).
Все эти обстоятельства заставили позвать на сейм козацкпх депутатов. Они явились
с покорным видом, но вместе как невинные, желающие оправдать себя от клеветы. Со
слезами божились они всеми святыми, что Хмельницкий не .знал о батогском
поражении и в доказательство ссылались на письмо его, которым он предостерегал
Калиновского.
«И вы еще плачете,—говорил им с жаром канцлер,—когда, между тел, замышляете
новые козни против короля и Речи-Поспилитой! Кровь христианская, невинно вами
пролитая, как кровь праведного Авеля, вопиет к Богу об отомщении, а вы думаете
притворными слезами омыть столько клятвопреступлений! О, крокодилы, терзающие
человечество! о, народ неверный! накажет тебя Господь карою братоубийцы Каина».
Но после этих нравоучений с ними обращались ласковее; от имени сейма назначены
были коммиссарами Зацвилиховский и Черный, издавна знакомые Хмельницкому. Во
внимание к раскаянию Козаков объявляли всеобщее прощение и забвение батогского
дела, а Хмельницкому и всему долу его обещаны особые большие почести со стороны
Речи-Посполитой, если только он совершенно прекратит союз с татарами и даст в залог
своего сына.
В сентябре Зацвилиховский и Черный прибыли в Чигирин. Не доезжая до
резиденции козацкого гетмана, они были встречены Тимошем, в сопровождении
двухсотенного конного отряда. Сын Хмельницкого, от имени отца, просил их на хлеб-
соль, приветствовал как дорогих гостей. Когда они въехали во двор, старик
Хмельницкий встречал их у крыльца с распростертыми объятиями, называя старыми
друзьями; изъявлял радость, что видит их. С особыми знаками гостеприимства они
были приглашены к торжественному столу. Хмельницкий наполнил кубки вином,
провозгласил здоровье его королевского величества и пушечные выстрелы
сопровождали заздравные кубки. Целый день Хмельницкий не говорил о деле,
показывал вид, как будто считает их своими частными гостями, а послы, радуясь
приему, надеялись успеха. Но утром на другой день, когда они объявили ему, что
приехали от короля и РечиПосполитой, Хмельницкий принял холодный тон и сказал:
«Я удивляюсь, господа, вашей отваге, что вы, такия знатные особы, пожаловали в
такой огонь, когда моровое поветрие свирепствует повсюду. Что за дело, нетерпящее
отлагательства? Право, я не надеялся вас видеть».
«Нам надобно удивляться, — сказал один из послов, — слыша от твоей милости
такой вопрос, когда ты прислал к королю просить прощения своих преступлений и
милосердия».
Хмельницкий вспыхнул, обнажил саблю и начал махать у них под носом, по
выражению летописи:
«Милосердия! прощения!—говорил он: — за что? за то, что не сделал зла королю?
В том ли мое преступление, что после разбития Калиновского удержал татар и Козаков
и не допустил их до вторжения в Польшу в то время, когда я не только мог вас
уничтожить, но даже прогнать за Рим? Так за этим вы приехали? Что вы, в самом деле,
представляетесь проста-
') Annal. Polon. Clim., I, 343.
508
ками? Что вы строите со мною шутки? Разве я не знаю, что король готовит на меня
войско!»
«На посла нечего кричать,—возразил Черный,—посол как осел: несет то, что на
него положат. Поступай, как тебе угодно с нашими предложениями, но ты должен
помнить право народов, соблюдаемое повсюду».
Выговский принялся уговаривать взбешенного гетмана и обращался то к нему, то к
послам, уговаривая последних вытерпеть этот припадок вспыльчивости. Наконец