Боги минувших времен: стихотворения

Кондратьев Александр Алексеевич

Сатир

О привет и привет, Дочь цветущих полей, Ты, чьи очи лазури ясней! Ах, не смейся в ответ Над ногами козла. Я ведь знаю, ты вовсе не зла. На песчаном мысу Шелестят тростники Недалеко от устья реки. Я свирель принесу. Ты овец пригони. Там с тобою мы будем одни. От людей далеко, За стеной тростников Я играть тебе долго готов. Мне с тобою легко. Ты, как нимфа, чиста, Словно мак темно-алый, уста…

Ариадна

Остров Наксос ликует. Летят с берегов Восклицанье: «Гимен Гименея!» Это празднует Вакх, сын владыки богов Брачный пир с Ариадной своей. Слышны звонкие хоры. Менады вопят. «И-о-о, и-о-о, Дионис!» Потупляя горящий желанием взгляд, С ними отроки в пляске сплелись. Бот, люди и звери стеклися на пир. Слышен хохот и возгласы игр. Здесь с пантерою резвится

юный сатир, Там к вакханке ласкается тигр. Словно кровь, темно-красное льется вино, К плоским чашам припали уста. Пляшет толстый силен. Не прельщает давно Его линий нагих красота. Посреди хоровода, беспечен и юн И, как нежная дева, румян, Обнял ласково Вакх, внемля музыке струн, Ариадны белеющий стан… Под ногами четы вырастают цветы. Сбросил барсову шкуру он прочь. И отводит глаза от его наготы Пазифаи стыдливая дочь… Надвигается вечер. С чела виноград Снял рукою прекрасною бог, С тихой счастья улыбкой взглянул на закат И в ногах у супруги прилег. Тени гуще. Храня небожителя сон, Смолкли хоры и музыка лир. Слышен сдавленный смех. Опьянен и влюблен, Манит шепотом нимфу сатир. Солнце в море садится, багрянцем горя; Тихо спит утомленный жених, И с печалью в очах дочь Миноса царя Оглядела вакханок своих. «Вы от счастья устали», — чуть шепчет она. — Где ты, счастье промчавшихся лет?!.. Я бессмертна. Я светлого бога жена. Но в душе моей радости нет!.. Где ты, юноша статный ахейской страны, От меня получивший кинжал, Ты, чьи руки от братниной крови красны, Ты, кто ими меня обнимал?!.. По волнам потемневшим к родимой земле С черным парусом мчится ладья. Вслед за ней посылаю я вздохи во мгле, В ней уносится радость моя!»…

Парис – Ахиллесу

Посв. Вал. Яковл. Брюсову

Неподвижны ветви пиний. Ясен синий небосвод. И с тобою, сын богини, Биться насмерть в той долине Некий бог меня зовет. Шире скейские ворота! Звонок мрамор черных плит. Как ливийский лев, из грота В тихий дол, где ждет охота, Выхожу к тебе, Пелид. Вижу шлем твой, озаренный Ярким солнечным лучом. Ты, убийством опьяненный, Мчишься к Трое осажденной С окровавленным мечом… Средь багряного тумана Не напрасно снился мне Ночью брат… На горле рана… Возле свежего кургана Будет месть сладка вдвойне… Зноен полдня воздух сонный. Сжав тугой фригийский лук И укрывшись за колонной, Чутким ухом отдаленный Я ловлю сандалий стук. Битвы пламенным утехам Отдавая мощный пыл, Ты спешишь, гремя доспехом, И готовлю с тихим смехом Я стрелу тебе, Ахилл. Очи смертных властно кроя, Всех объемлет ночи мгла. Ты не бог. Победно воя. Свалит фтийского героя Илионская стрела. Суд Зевеса непреложен. Словно серна на бегу, Насмерть будешь ты положен. И, клинком сверкнув из ножен, С криком ринусь я к врагу. Пав у трупа на колени, Меч мой кровью напою, И, придя в родные сени, Гордо под ноги Елене Брошу голову твою… 1909 г.

К берегам Илиона

Синее море сливается с далью. Белая к борту ласкается пена. Снова глаза твои томной печалью Полны, Елена. Тихою вечера скорбью объята, Ты на корме неподвижно застыла. Лик твой, победный и гордый когда-то, Никнет уныло. Грусть ли твоя то по брошенном доме Или то тяжесть предчувствия злая? Вспомнила ль ты о пьянящей истоме Уст Менелая? Знаю, что тяжко давящее иго Пенорожденной, пронзающей груди. Знаю и то, что не ведают мига Сладостней люди. Если бы Рока всесильного волей Скрылись из мира Киприды страданья, Как бы томились без ласковых болей Крона созданья! Так покорись же бессмертной богине И улыбнись мне, печаль отгоняя. Помни, что всюду с тобою отныне Я, дорогая! Ради тебя, как и ты Менелая, Бросил я нежные ласки Эноны. Прочь же сомненья! Смотри, как, играя, Пляшут тритоны. Видишь меж пальцев у них перепонку? Нагло широкие рты их кривятся Мимо галеры они вперегонку Бешено мчатся… Нет, ты задумчива! Губы безмолвны. Взоры хранят отражение горя. Молча следишь ты, как прядают волны Шумного моря. Долго ли быть мне с тобой неразлучным? Может быть, в небе над ходом галеры Вьются и пляшут со смехом беззвучным Злобные кэры… Может быть, молот куст мне тяжелый Медной стрелы наконечник смертельный. Встретить готов я с улыбкой веселой Мрак запредельный… Снова у борта тритон безобразный! Бейте еловым веслом ротозея! Что он мне шепчет с усмешкою грязной Имя Тезея?! Знаю удачу героя афинян. Знаю и то, чем он был для Елены. Разве тому, кто и сам не безвинен, Странны измены?!.. Дружно налягте на весла, герои! Мчится корабль, как морская пантера. Скоро причалит к берегу Трои Наша галера. Выйдут навстречу с ветвями оливы, С песнями звонкими выйдут девицы. В воздухе будут дрожать переливы Сладкой цевницы. Старца Приама и дряхлой Гекубы Встретят с тобою нас ласково взоры. Грянут приветственно длинные трубы, Юношей хоры. И окруженная шумной толпою, Радость даруя восторженным взглядам, В Трою священную вместе со мною Вступишь ты рядом. Будут с тобою нас чествовать пиром, И зазвучит средь чертогов Приама, Вторя тоскующим ласковым лирам, Эпиталама. В небе вечернем зажглися светила. Пенятся шумные волны, темнея. С ясной улыбкою лик мне открыла Матерь Энея… Волю твою я исполнил, Киприда: Мне обреченная рядом со мною Дочь Тиндарея, теперь Приамида, Будет женою… Дружно гребите, валы рассекая! Утро настанет, и в дымке туманной Явится взорам родимого края Берег желанный!.. 1907

«Щедрою властной рукой бросил я образы миру…»

Щедрою властной рукой бросил я образы миру; К жизни от сна пробудил фавнов, сатиров и нимф. Боги минувших времен мне откликались на лиру; Вечная Матерь с чела звездный подъяла заимф. Нет, не умру я совсем! Дети раздумий поэта, Дети печали моей, жадно вкусив бытия, Будут блуждать, как отец, среди равнодушного света И о веселье шептать, грусть неземную тая…

«Унеси меня, светлый и радостный сон…»

Унеси меня, светлый и радостный сон, На приволье фракийских полей, В те века, когда в небе блистал Аполлон, По земле же скитался Лиэй. Сын сожженной Семелы, толпою менад Окруженный, ты шел по лугам И безумье дарил. Тем безумьем объят, Человек улыбался богам. Твой ликующий зов смертных властно отторг От лишений, стыда и тоски. Где ты, благостный бог, нам даривший восторг Мановеньем всесильной руки?!.. Виноградной зеленой лозою обвит, Сквозь ряды белоснежных колонн С тихой лаской зовет, беззаботно манит Этот сон отдаленных времен.

Болотные бесенята

Мы – безвестная нежить болот, Изумрудной трясины сыны; У окраин немой глубины Наше племя живет. В полусне, при сиянии дня, Мы таимся средь бледного мха Там, где чахлая дремлет ольха, Подле черного пня. Но когда над болотом туман Заколышется млечной стеной, Мы выходим, пленясь тишиной, На приволье полян. Несказанной истомы полны, Мы садимся на мшистых камнях И купаемся в светлых волнах Бледно-желтой луны. Голубыми огнями горя, Мы недавно средь влажной травы, Под унылые крики совы, Выбирали царя. Сам был сер он, а хвост его бел И короткие рожки красны; Но, увенчанный веткой сосны, Быть царем не хотел. Он капризничал, плакал, просил, Чтобы лучше был избран другой; Он брыкался мохнатой ногой И меня укусил… Окруженные облаком брызг, Мы его щекотали, смеясь, Кувыркались и падали в грязь Под немолкнущий визг… Шелестела трава в эту ночь И взлетали, ее шевеля, Из-под мокрых кустов дупеля С тихим цыканьем прочь. И когда, багровея сквозь лес, Закатилась луна, о, с какой Безысходною плакал тоской Каждый маленький бес! На закатную красную медь Со слезами мы лаяли все. Загулявший в далеком овсе Встрепенулся медведь… Он звенел, наш немолкнущий плач. Были стоны далеко слышны. На темнеющих сучьях сосны Завозился пугач… В этот ранний предутренний час Там, где ржавеет сонно вода, Невозвратно ушел навсегда Наш избранник от нас. Изумрудной трясины сыны, Мы тоскуем, заклятье творя; Мы вчера на закате луны Утопили царя.

Лесной дух

Я — отклик неведомо чей; Я — звук ночных голосов. Мой лик колеблет ручей, Журчащий в чаше лесов. Люблю я негу твою, Ночная тихая мгла. Твой запах я жадно пью, Сосны золотая смола. Я — лепет светлых осин; Я — в тленье старых корней. Вечерний шепот вершин — Дыханье грезы моей. В грозу ночную люблю Качать деревьев стволы И отблеск тайны ловлю В сиянье молний средь мглы. Зови — и на зов приду, И другом стану твоим. Живу я в том же бреду, Тоскою той же томим. Земля нам общая мать. Мы оба ее сыны; Стремимся оба поймать Улыбку светлой Весны.

Русалки

Мы – беззвучное струек движенье Усыпленной воды; Мы — в тумане лесном отраженье Полуночной звезды. Нам так нравятся томные ласки Серебристой луны. Изумрудною зеленью ряски Наши косы полны. Мы — неясного шепота звуки, Тихий плеск в тростнике, Мы — чьи бледные тянутся руки К звездам ночи в тоске. Мы грустим, шелестя и вдыхая Запах водных цветов. Мы — воздушная, легкая стая Чьих-то сладостных снов…

Вельзевул

Пусть Михаилом горд в веках Иегова. Я равнодушен к вам, враждебные владыки. Пусть розой Астарот венчался медноликий; Пусть без конца звучат хвалебные слова Астарте женственной; пусть славит танец дикий Молоха мрачного, похожего на льва. Моя перунами увита голова. Я — Вельзевул. Я — неба князь великий… О, только ты один, мой властный, гордый брат, С челом пленительным, увенчанным звездою, Своей улыбкою мне не даешь покою! Я знаю, для кого приветливо горят Глаза Обманчивой. Клянусь моей судьбою, Лазурноокая, я притяну Твой взгляд!