Боги, пиво и дурак. Том 4
Шрифт:
Вовремя я отвернулся, однако.
Обернувшись к друзьям, я увидел разметавшуюся по траве требуху, вонючую липкую жидкость на земле и осклизлые лохмотья лопнувшего слизня, повисшие на одежде, стволах деревьев и даже сверху, на ветвях.
— Какая мерзость! — сквозь зубы процедила Майя, вытирая перепачканное лицо рукавом и еще хуже размазывая полупрозрачный студень. — Тварь ублюдочная!..
— Рыбкой пахнет, — меланхолично заметила Ника, принюхиваясь.
— Я бы сказал — смердит, — мрачно констатировал Азра, которому
— А демону опять не повезло, — хмыкнула Лилит. — Вот такие мы невезучие...
Тут невдалеке раздался отчаянный мат и хохот.
Мы обернулись на звук, и увидели Шрама с Тенью и Берном — к счастью, живым, но почему-то совершенно голым.
На плече Шрам волок безжизненно обмякшее существо с длинными женскими волосами, тонкими нежными руками и толстым чешуйчатым хвостом вместо бедер и ног.
— Седьмая! — победоносно крикнул нам Шрам, сбрасывая на землю свою добычу.
И когда она повернулась к нам своим личиком, меня чуть не стошнило — человекообразное лицо и грудь у нее покрывали грибные наросты и белесая паутина тонких травяных корней.
— Господи, это еще что такое?.. — проговорил я.
— Ну... некая фантазия на тему кикиморы и змеи одновременно, — невозмутимо сообщила Лилит.
— Которая почему-то решила закопать меня в землю живьем, напихав в рот и уши грибов! — со смехом крикнул Берн, прикрываясь руками. — Слушайте, а у кого-нибудь есть штаны запасные?..
— Да, а ну-ка признавайтесь, кто носит запаску на случай недержания и внезапного испуга? — хохотнул Бобер.
— Щас договоришься — с тебя сниму! — огрызнулся Берн.
Я с улыбкой только головой покачал, слушая их препирательства.
Берн живой, седьмая тварь побеждена. Красота!
Одно только огорчало — тело начинало наливаться неумолимой усталостью. Жутко хотелось жрать — не есть, а именно жрать, все подряд, без разбора! И выпить. Чего-нибудь ледяного, но горячительного.
Да и солнце заметно склонилось к горизонту, и теперь его лучи, пробивающиеся сквозь листву, казались оранжевыми.
Хорошо, что мы опять в сборе, и нам осталось уложить только троих.
Я обернулся на костер.
Медведь все сидел в той же позе — опустив лапы и свесив башку на грудь. Янус подбрасывал в огонь очередную порцию дров, и, кажется, был доволен.
Я улыбнулся еще шире.
Остался последний рывок! Семерых уложили, и уж с оставшимися тремя как-нибудь да справимся.
А потом — жрать, пить и спать!..
На этой оптимистичной ноте где-то невдалеке прогремел очередной хлопок.
Следом — еще один.
И еще.
— Если вдруг кто-то успел расслабиться, то это вы напрасно, — проговорил Азра, отдавая Берну снятый с себя плащ.
Тот сразу закутался в него, в мгновение ока превращаясь из типажа «жертвы», а «типичного городского маньяка».
Мы все напряглись,
Раздалось утробное рычание, звуки тяжелых лап по земле — и через минуту меж стволов показался трехметровый глянцево-рыжий пес с двумя головами. Увидев нас, гигант воинственно расставил лапы и, хищно оскалившись, угрожающе опустил голову, готовясь к броску.
А следом за ним, раздвигая ветви, на наш огонек вышел классический олимпиец, высокий и прекрасный, как статуя в музее.
У него были золотые волосы, правильное лицо, бронзовое от загара и налитое силой тело и здоровенный топор в правой руке.
Интересно, он прямо с этим топором вместе вызревал? Вот это папаша у него! Надо отдать должное: Офион — не просто бог, он прямо титан! И яйца у него соответствующие.
Единственное, что немного портило впечатление — это янтарная чешуя пониже колен и львиные лапы с когтями вместо ступней.
— Отец?.. — громко, с раскатистым эхом позвал он Офиона.
С другой стороны, изящно переступая стройными и совершенно нечешуйчатыми ножками, вышла обнаженная светловолосая богиня. Зато у нее имелся другой изъян — вместо женского личика Офион наградил ее мордой ягуара.
Оба они, и брат, и сестра, вовсе не были гигантскими или такими уж здоровенными. Тот же демон выглядел как-то массивней и мощней, чем эти ходячие экспонаты Летнего сада.
Но от них исходила особая сила.
Я не мог ее объяснить — точно так же, как не мог не почувствовать. Даже воздух в их присутствии стал плотней и тяжелей обычного.
— Отец! — требовательней, чем брат, и резче окликнула она змея. — Мы здесь, пришли на твой зов!
Я видел, как у Януса из рук вывалилось полено. Довольное выражение исчезло у него с лица.
Та’ки привстал на задних лапах.
Он смотрел то на нас, то на Януса, потом снова на нас — и опять на магистра, словно ожидая от него немедленных указаний.
Офион развернул свои кольца и поднял свою плоскую голову, как кобра. На его золотистой чешуе вдруг проступил и засветился сетчатый орнамент — тонкие изумрудные линии с яркими сапфировыми вкраплениями.
— Мои с-ссславные детки!.. — прошипел змей, лизнув воздух длинным алым языком. — Как хорош-ши! Не так ли, мой с-сславный враг? Пос-сследыши удалис-ссс!..
В этот миг я окончательно понял, что поспешил считать убитых врагов. Вечеринка еще только начиналась.
— Ты звал нас, и мы пришли, — проговорил детка мужского пола, сохраняя прежнее отсутствующее выражение на лице.
Интересно, это какая-то особенная божественная функция — не шевелить физиономией? Чтобы на случайном кадре с кривой челюстью или высунутым языком не оказаться? Или недоразвитие эмоциональной сферы сказывается?
Или, может, паралич лицевых мышц?..
Черт возьми, Янус же говорил, что скороспелые — это значит недоразвитые и безмозглые!