Боги слепнут
Шрифт:
– Она родила? Мальчик?
– Гай Мессий Деций Постум.
– Постум… – имя неприятно резануло слух. Рожденный после смерти отца. Но все это мелочи.
– Кто его опекун? Руфин?
– Руфин умер. Диктатором назначен сенатор Макций Проб.
– Умер? Император умер?
– Теперь император Постум.
Элий не сразу понял. Он стоял, склонив голову набок и прижимая пальцы к виску, ощущая безумное биение крови. Вопли радости постепенно смолкли. Все смотрели на Цезаря и…
– То есть, – выдавил наконец Элий.
– Тебя считали мертвым. Как
– Подожди… – Элий никак не мог поверить. – Если мой сын теперь император, то я что – его наследник?
– Нет, – покачал головой Квинт.
– Понимаю. Я был убит, оплакан, я мертв. То есть никто… А Нисибис? Что с ним? Его удалось отбить у монголов?
– Нисибиса больше нет. Уничтожен взрывом Трионовой бомбы. Вместе с тремя римскими легионами.
Если бы он мог забыть рассказы Квинта! Если бы можно было бы все это не знать! Если бы можно было. О боги!
Как такое могло случиться? В чем провинился Рим? Какие вселенские законы, какие обряды нарушил? Кого оскорбил? Самих богов? Но чем? Разве мало было жертвоприношений, разве не курился фимиам на многочисленных алтарях? А если не было ни оскорблений, ни обид, ни вины, то как боги допустили подобное? Вслед за Вергилием Элий готов был закричать: «Ужели столько гнева в душах богов?» [39]
Они сидели в тени изъязвленной ветром скалы. Фиолетовая тень. Серые колючки. Оранжевый песок. Элий закрыл глаза. Ему было тягостно смотреть. Ему хотелось кричать от боли. И чтобы не закричать, он вцепился зубами в край туники.
39
Вергилий. «Энеида». 1.11. пер. Ошерова.
– Я должен был умереть, – выдавил Элий наконец. – Нет, смерть – это слишком мягкое наказание. Я должен был не просто умереть, а умереть вместе с легионерами в мучениях от лучевой болезни. Как Руфин.
– Не говори ерунды, – оборвал его Квинт. – В чем ты виноват? Что нам не удалось поймать Триона? Хочу напомнить, что кроме тебя, его никто не стремился ловить. Ищейки «Целия» могли бы взять след. А они нам только мешали. Может, у них были какие-то планы. Да не может быть, а точно. Но ни с тобой, ни со мной этими планами они не поделились. И уже никогда не поделятся.
– В отличие от других, я понимал, чем могут закончиться опыты Триона. Я должен был его остановить. Отдать приказ убить без суда.
– Ты не мог этого сделать. Просто потому что не мог. И не стоит себя казнить. За мысли никто не судит [40] . И ты не мог осудить Триона за мысли. Теперь – да, теперь и я, встретив Триона, пристрелил бы его, как бешеную собаку. Но это теперь.
– Теперь Трион недостижим для нас. Он где-то на территории варваров, и делает новую бомбу. А мы не можем ему помешать.
40
Одно
– Не можем, – подтвердил Квинт.
– Подожди! Я знаю, как его остановить!
– Еще одна безумная идея? – У Квинта все сжалось внутри.
Элий несколько минут молчал, решаясь. И Квинт молчал, не в смея мешать.
– Я дам обет. Дам обед, что не увижу Вечный город двадцать лет. Двадцать лет изгнания. Взамен… таков будет уговор… взамен никогда больше на земле не взорвется Трионова бомба. Ни на земле, ни под землей, ни в воздухе. Нигде на этой планете.
– И боги тебя послушают? Сомневаюсь. Ведь гениев больше нет.
– Есть один гений. Последний настоящий гений. Я его сейчас призову. Но тебе придется отойти подальше. Я буду клясться именем гения Рима.
– Ты знаешь имя гения Рима?!
– Я же Цезарь. Вернее, был им, – Элий криво усмехнулся.
Квинт поднялся. Глянул на друга.
– Не делай этого, – попросил фрументарий, зная, что Элий его не послушает.
– Иди.
Квинт стал карабкаться на дюну. Элий встал и поднял лицо к небу. Лучи солнца ударили в глаза. Но Элий не стал жмуриться.
– Я осуждаю себя на изгнание. Двадцать лет я клянусь не видеть Города. Взамен, о боги, сделайте так, чтобы на земле больше никогда не взрывались урановые бомбы. – В ту минуту он вновь стал исполнителем желаний, вновь ставил клеймо, но ставил его на собственное сердце Говоря, он медленно поворачивался вправо по кругу. Круг замкнется и скрепит договор с богами нерушимым кольцом. – Юпитер Всеблагой и Величайший и ты, гений Рима, имя которого я называю, скрепите клятву…
Квинт, невольно задержавшийся на горбе дюны, кубарем скатился вниз, дабы не слышать произнесенного имени.
Когда фрументарий вернулся, Элий сидел неестественно прямо и смотрел прямо перед собой. Квинт молчал, не зная, что и сказать. Ему хотелось возразить, разубедить. Но слов не находилось.
Двадцать лет не видеть Города… Даже ради Марции Элий не мог согласиться на такое. А сейчас отважился.
Сам себя вырвал из жизни. Где-то далеко в Риме стрелки часов отсчитывали минуты. Но уже без Элия. Он умер. Хотя и продолжал двигаться, слышать, говорить. Он смотрел на песчаные дюны, а видел курию, ростры, золоченый милеарий, храм Сатурна с бронзовыми скрижалями, а над форумом в синеве храмы Капитолийской триады.
Элий чувствовал, как слезы скатываются по щекам, но не пытался их стереть.
– Двадцать лет – большой срок, – произнес наконец фрументарий. Элий не ответил. – Больше года уже прошло, – продолжал Квинт наигранно бодрым голосом. – Ты покинул Рим в январе семьдесят пятого. Осталось почти девятнадцать. М-да… Моя мамаша умрет к этому времени.
– Ты-то причем? – спросил Элий почти зло.
– Я твоя тень. Как тень может вернуться в Рим без своего господина? И потом, я тоже виноват. Лучший соглядатай не нашел Триона. Соглядатая надо наказать. Хотя бы за хвастовство.