Боги войны в атаку не ходят
Шрифт:
Начмед, если разобраться, совсем неплохо, ведь дороже здоровья у человека ничего нет. За здоровье кто угодно заплатит полную цену. Что, их артиллерийский генерал, например, в чём-то откажет этому самому Минякину? Да ни в жизнь! Потому как у Минякина врачи, таблеточки и тёплые госпитальные койки. А у пожилого человека, того и гляди, где-то кольнёт, что-то стрельнёт, не там, где надо, ёкнет.
Так думал Фалолеев, пребывая в расстройстве насчёт своего удаления от маршрутов генеральских дочек, однако поближе разглядеть забайкальского обладателя лампасов и
Перед началом учебного года, который справляется военными первого декабря усиленной муштрой, всеобщей беготнёй и редкостной нервотрёпкой, из окружного управления ракетных войск и артиллерии иззвонились насчёт очередного донесения. Бумага, на важности и срочности которой настаивал штаб, в полку справедливо расценилась как пустяковая, и к грозному штабному офицеру пешим аллюром направили незрелого Фалолеева, снабдив всё же указанием ворон но дороге не считать.
Без особых приключений гонец добрался до главной площади города, но не успел он и сунуться в бюро пропусков, чтобы по служебному телефону доложить о пакете, как ретивость в исполнении приказа сыграла с ним забавную шутку.
Переходя улицу напротив штаба, Фалолеев не стал дожидаться, когда протащится длинный бело-синий автобус, за которым вдобавок ещё висел хвост из трёх машин, а молодецки метнулся на прорыв — чуть не под колёса! Очутившись на другой стороне под раздражительный клаксон полосатого «ЛиАЗа», он в запарке энергично проскакал ещё метров пять, и стоявший неподалёку от штаба генерал — тучный, в яркой алой фуражке — как-то сам собой остался позади, не удостоившись положенного внимания младшего по званию.
Артиллерист, однако, успел осознать свою оплошность и, применив к ситуации правило «лучше поздно, чем никогда», потянул руку изобразить отдание воинской чести. Но насчёт «поздно» обиженный генерал имел собственные, радикально противоположные соображения. «Ко мне-ка, наглец!» — властно поманил он Фалолеева растопыренными пальцами в коричневой кожаной перчатке.
Тот подошёл к генералу, как на параде — чётким уверенным шагом, с образцовым отданием воинской чести. Но молодцеватый доклад лейтенанта и заготовленное покаяние было оборвано нервной отмашкой руки.
— Что, сосунок! Лень генерала разглядеть?!
— Никак нет! Не лень! — лицо лейтенанта пылало от мороза и стыда.
— На исходное! Пройти как положено! — рявкнул высокий чин и ткнул генеральской дланью вдоль улицы. Фалолеев, поджимая левой рукой папку с тремя злополучными листами, кинулся бегом в указанное место.
Смурной, наполненный недовольством генерал, по собственному убеждению, имел сейчас все основания быть взбешённым. И вовсе не из-за разгильдяя-лейтенанта, а по той причине, что уже целых десять минут он толкался возле железных штабных ворот, на морозе, в продуваемой ветром фуражке, а персональный «уазик», что обязан был выскочить со стоянки даже на шевеление мизинца, куда-то запропал.
Время шло, холод всё крепче охватывал генерала, но ему не хотелось возвращаться внутрь штабного двора, потому как он торопился всерьёз, а его хождение в штаб и на улицу ни на минуту не ускорило бы появление машины. И генерал топтался взад-вперёд, мял холодеющие пальцы и совсем не обращал внимания на воинские приветствия снующих мимо офицеров. Негодование его нарастало всё сильнее и сильнее. А тут ещё и лейтенант, из-за которого прямо под ухом рявкнул автобус!
Маршировал молодой офицер блестяще, недаром в полку его сразу поставили ассистентом при знамени! Высоко поднятые ноги ступали на очищенную от снега землю резко, уверенно, рука для отдания чести подлетала в мгновение ока, прямая, как по ниточке!
Но ни одним, ни даже двумя заходами Фалолеев не отделался.
— Повторить! — отлетало от генеральских оскаленных зубов. И лейтенант повторял. При прохождении мимо генерала он всматривался в его одутловатое красное лицо, в мясистую выпирающую челюсть и думал об одном: «Только бы не под арест!» Тогда несмываемый позор в полку, да ещё за сорванное приказание на орехи достанется: Бужелюк уставится бешеными глазами, проорётся и обязательно перед строем скажет: «Вот герой — он нажил нам геморрой!»
Старательный «правёж» молодого, подтянутого лейтенанта привлёк внимание всех, кто был на улице: военных, женщин, девушек. В конце концов, подлетел пулей «уазик», и генерал, который сам к фуражке руку ни разу не протянул, без слов, будто перед ним стоял не офицер, а мешок с овсом, сиганул в машину. Дверь «уазика» ещё не захлопнулась, как оттуда донеслась отборная брань: водитель получал на орехи.
Фалолеев негромко выматерился вслед уехавшему генералу, нисколько не сомневаясь, что напоролся на озверевшего пехотинца. Мало, что генерал взъярился из-за сущей ерунды, так ещё и сам на устав начихал — для приличия даже разок руки не поднял. А ещё генерал! И всё демонстративно, прилюдно!
Однако после взбучки молодой офицер пребывал больше в радости, нежели в огорчении: генерал, по счастью, не спросил ни фамилии, ни номера части — значит, пятиминутная позорная муштра, и делу конец!
Глава 5
В середине декабря затея с генеральскими дочками оживилась. Случилось это по воле добряка Гоши, что загорелся помочь молодому соседу. Не выдавая раньше срока своих намерений, он терпеливо ждал подходящей диспозиции. И она скоро наметилась.
— Минякин юбилей отмечает — в гостинице военного совета! — известил музыкант лейтенанта, посматривая искристыми счастливыми глазами. — Наши петь будут, танцевать. Можно открывать охоту на его дочку.
— Как она хоть? Возраст, лицо? — какая-то неловкая тяжесть прокатилась по груди Фалолеева. При всей бойкости характера и безбоязненности женского пола ввязываться в охоту за девушкой ему почему-то расхотелось.
— Девка как девка. Двадцать лет. Будем надеяться, что с… — Гоша посмотрел себе ниже пояса и рассмеялся. — Папаша всё-таки главный медик! Если что — надрез скальпелем!