Богиня победы
Шрифт:
— Конечно, — сказала Вера, — человек не может летать, как птица. У него ведь крыльев нет.
— Нет, — сказал я. — Но их можно сделать! И такие крылья уже делают. Вернее, одно крыло, похожее на греческую букву дельта. Поэтому его и называют дельтаплан. Представляешь, забираешься на гору, разбегаешься и…
Я взялся за воображаемую трапецию, разбежался и…
Хорошо, что внизу у воды какой-то мужчина возился со своим катером. Он успел схватить меня за шиворот.
Я выбрался наверх. Вера стояла, обхватив ладонями лицо.
— Ненормальный! Ты же чуть не свалился!
— Ерунда.
— А сколько вам таких плащей нужно?
— Ну, штук десять, наверное, хватило бы. Точно мы и сами не знаем. Я двоюродному брату в Николаев написал, чтоб он все размеры прислал, чертежи. Он в аэроклубе занимается, наверняка знает.
Мы подошли к Вериному дому.
— Ну, пока, — сказал я. — Мишка, наверное, меня уже совсем заждался.
— До свидания, — сказала Вера.
В дверях своей парадной она обернулась и сказала:
— А с Никой ты хорошо придумал. Красиво. Правда, было бы здорово, если бы она на главной площади стояла, а не в музее. И чтоб голова и руки целы были.
Глава 8. Прошу заактировать!
Я уже подходил к своему дому, как вдруг увидел странную картину: навстречу мне шёл тощий свирепого вида дядька в коричневом плаще «болонья» и в войлочных домашних шлёпанцах. Дядька держал за руку Мишку, на котором был какой-то задрипанный стёганый ватник с пятнами краски. Ватник был очень большой и доходил ему чуть ли не до колен. Дядька шёл быстро и целеустремлённо, а Мишка отставал и шагал безо всякого энтузиазма, шаркая башмаками по асфальту. Получалось, что дядька вроде как даже тащил Мишку. Я сразу догадался, что случилось что-то недоброе и что Мишку куда-то ведут. Надо было немедленно его выручать. Но как? Я решил огорошить дядьку каким-нибудь неожиданным вопросом, чтобы Мишка смог выскользнуть из его клешни.
Когда мы поравнялись, я шагнул навстречу дядьке, так что он чуть на меня не налетел, и громко сказал:
— Простите, товарищ, одну минутку. Не скажете, как пройти в Кунсткамеру?
Дядька остановился и, выпучив на меня глаза, быстро проговорил неожиданно писклявым голосом:
— Что? В камеру? Это близко, это мы сейчас устроим. — И он понёсся дальше, не выпуская Мишкиной руки.
— Да вы меня не поняли, товарищ! — закричал я и побежал следом. — Кунсткамера — это музей такой. Его ещё Пётр Первый основал. В восемнадцатом веке. Там всякие необходимые вещи собраны, глобус, например, огромный такой…
— Мальчик, отстань от меня со своим глобусом! — закричал дядька. — Не видишь, мне некогда.
Я понял, что такого ничем не прошибёшь, и решил идти в открытую.
— Мишка, куда он тебя тащит? Что случилось? — спросил я.
— Говорит, в милицию, — кисло ответил Мишка.
— Ах, так вы знакомы! — зловеще сказал дядька. — Сообщники, значит. Ну, я так и думал. Я чувствовал, тут целая банда. Вот и хорошо. — И он попытался схватить меня за руку. Но я был начеку и успел вовремя отскочить.
— Нечего меня хватать, — сказал я. — Я и сам пойду.
— Вот и хорошо, — сказал дядька. — Сейчас мы всё и заактируем. Всё по закону.
Вскоре мы подошли к районному отделению милиции. Дядька с Мишкой вошли первыми. Я за ними.
У стола за деревянным барьером сидел очень грузный пожилой милиционер с седыми кустистыми бровями и большой лысиной. Казалось, он спал. А может быть, и не казалось, а так оно и было. Я сразу подумал, что ему, наверное, очень трудно бегать по крышам и чердакам за преступниками.
Как только мы вошли, дядька схватил меня за руку и сказал:
— Вот. Лично задержал и доставил. Прошу заактировать!
Милиционер как бы нехотя поднял голову и, подёргав себя за ухо, устало спросил:
— Что вы просите?
— Заактировать. Акт, стало быть, составить. — И дядька подтолкнул нас к барьеру. Наверно, он думал, что на нас сейчас же наденут кандалы.
— Всё по порядку, пожалуйста, — сказал милиционер. — Что? Где? Когда?
— Понял, — с готовностью сказал дядька. — Значит, так, даю официальные показания. Сегодня около четырёх, а точнее, в пятнадцать сорок восемь, этот подозрительный тип в ватнике позвонил ко мне в квартиру и с невинным видом стал спрашивать какие-то плащи. Но меня на мякине не проведёшь. Да и дверь у меня с цепочкой. Я ему и говорю: «Сейчас, мальчик, я тебе плащи вынесу». Сам быстренько оделся, схватил его — и к вам. А по дороге сообщник его объявился — внизу небось на страже стоял. Начал мне зубы заговаривать, чтоб дружка своего выручить. Но и я не лыком шит. Я в народной дружине семь лет состою. И не такие дела приходилось распутывать.
— Так, — сказал милиционер и взял со стола ручку. — Ваше имя, фамилия, адрес.
— Пожалуйста. Мануйлов Вениамин Кондратьевич. Петровский, одиннадцать, квартира семнадцать. Третий этаж. Лифт. Работаю оператором газового котла. Между прочим, у меня уже два номера «Человека и закона» из почтового ящика украли. Надо проверить, товарищ капитан, не их ли рук дело.
— Не волнуйтесь, товарищ оператор газового котла. Проверим. Всё проверим.
— Надеюсь, о результатах следствия вы мне сообщите?
— Мы вас вызовем повесткой. Можете идти.
— И больше вы ничего не хотите узнать? — удивился дядька. — Может, имеются ещё вопросы?
— Благодарю вас. Вы рассказали вполне достаточно. Дядька ушёл, с сожалением отпустив наши руки. Ему, наверное, страшно хотелось попросить автомат и постоять около нас в карауле.
— Ну, что там у вас? Выкладывайте, — сказал милиционер как-то совсем по-домашнему.