Богиня победы
Шрифт:
Мы ему всё честно рассказали и про дельтаплан, и про то, что для паруса нам просто позарез нужно несколько штук плащей из ткани «болонья».
— Это ж надо, — сказал милиционер. — Мы в своё время всё самолёты делали да катера. И чтоб непременно с мотором. А теперь вон чего придумали. Ракеты и спутники запускаем, а на воздушном змее кататься хотим. Корабли на подводных крыльях носятся, а люди лодку из камыша свяжут, парус поставят — и вперёд. По морям, по волнам. Этак вы скоро телеги да кареты мастерить начнёте
Милиционер замолчал и о чём-то своём задумался. Потом посмотрел на Мишку и спросил:
— А ты чего так одет? Работаешь, что ли?
— Да нет, — сказал Мишка. — Просто до того, как меня к вам привели, я ещё несколько квартир обошёл. Вот в одной мне этот ватник и сунули. Я его в руках таскал-таскал, потом взял и на себя надел.
Милиционер засмеялся. И мы с Мишкой тоже засмеялись. Потом милиционер сказал:
— Это хорошо ещё, вам для вашего дельтаплана не бостон или габардин какой-нибудь понадобился. Что бы тогда вы делали? Ну, ладно. Идите по домам.
Мы попрощались и хотели уже идти, но когда были в дверях, милиционер вдруг окликнул нас и сказал:
— Да, вот что, друзья. Мне тут недавно новый плащ выдали. Тоже из ткани «болонья». Так что старый мне ни к чему. Зайдите ко мне завтра. Если меня не будет на месте, спросите Андрея Михайловича.
Глава 9. Портрет герцогини
На следующий день я опоздал в школу. Из-за трамвая. Нет, в школу я пешком хожу. Тут совсем близко. Но по дороге я увидел, как на перекрёстке люди толкали трамвай. Потом один моряк объяснил мне, что трамвай попал в «мёртвую зону» и для того, чтобы он поехал, его нужно было немного сдвинуть.
Согласитесь, не каждый день мы видим, чтоб люди толкали трамвай. И пройти спокойно мимо я, конечно, не мог. Я тоже стал толкать. Тут, само собой, и дирижёр нашёлся, который громко кричал: «Раз, два — взяли! Ещё — взяли!»
Был здесь и теоретик, который говорил, что надо грузовик подогнать и грузовиком толкнуть. Более осторожные люди предлагали подождать следующий трамвай — чтобы он толкнул. В общем, было шумно и весело. А потом какой-то мальчишка маленький подошёл, тоже стал толкать, и трамвай сразу поехал.
Ну, точно, как в сказке про репку, когда мышка пришла.
В школьной раздевалке я вдруг обнаружил весь наш класс. Ребята одевались. С ними была Мария Николаевна. Она меня, конечно, сразу узрела.
— Титов, я засчитываю тебе опоздание, хотя занятий в школе сегодня не будет. Учтите, мы идём не развлекаться, а работать. У нас тематическое мероприятие: «Герои Отечественной войны тысяча восемьсот двенадцатого года». От класса никому не отрываться, по залам не бегать, громко не кричать.
Как будто можно кричать тихо.
Мишка объяснил мне, что мы идём в Эрмитаж, что Янина Георгиевна заболела и поэтому с нами идёт Мария.
…Но как можно пойти в Эрмитаж и не посмотреть египетскую мумию и рыцарские доспехи. Особенно нам с Мишкой хотелось посмотреть доспехи. Мишкин сосед сказал, что современные люди стали гораздо крупнее и что обыкновенный мужчина нашего времени не помещается в латы самых знаменитых древних рыцарей. Нам давно не терпелось это проверить.
В музее мы незаметно оторвались от класса и сперва побежали в зал, где были мумии. Там Мишка всё время порывался сравнить, больше ли современный человек, то есть он, древнего египтянина.
— Чудик, — сказал я, — как ты можешь сравнивать. Они же сушеные.
В рыцарском зале мы были долго. Доспехи и вправду показались нам маленькими, но уж очень хотелось сравнить поточнее. Мы прикладывали к доспехам то руку, то ногу, и всё кончилось тем, что нас выставили из зала.
— Бежим наших искать, — сказал я. — А то влетит.
Когда мы пробегали через один небольшой зал, у Мишки развязался шнурок, он оступился и полетел на пол. Пока он поднимался и возился со шнурками, я подошёл к женщине, которая дежурила по залу, и спросил:
— Скажите, пожалуйста, нет ли где-нибудь в вашем музее Ники?
— Ники? Ты, мальчик, имеешь в виду греческую богиню победы?
— Да, богиню победы.
— Изображение Ники встречается у очень многих живописцев. Я так сразу и не могу ответить. Но здесь, — она обвела глазами зал. — Здесь, пожалуй, Ники нет.
Я тоже огляделся. И вдруг… Вдруг я увидел такое, что даже рот от удивления разинул. На одной из стен, в массивной позолоченной раме висел портрет Марии Николаевны! То есть не то чтобы совершенно она. Там была нарисована молодая старинная женщина в воздушном голубом платье. Но лицо! Лицо женщины необычайно походило на лицо нашей учительницы.
— Мишка, ты посмотри, кто висит! — сказал я.
Мишка подошёл и посмотрел.
— Портрет висит, — сказал он. — Ну и что?
— А кто на портрете, не видишь разве?
— Так тут же написано. «Томас Гейнсборо. Портрет герцогини де Бофор».
— Это ж Мария Николаевна!
— Ты что, спятил. Тут ясно сказано: герцогиня. Тыща семьсот семидесятый год. Да и с каких это дел нашу Марию в Эрмитаже будут вешать.
— Да я ж не говорю, что это именно она. Но похожа-то, похожа как!
— Нет, — сказал Мишка. — Скорей на нашу кассиршу из булочной похожа. Только у кассирши шея покороче будет и губы больше накрашены.
«Как же он не видит?!» — подумал я и даже разволновался. Мне даже показалось, что он хочет надо мной поиздеваться. Вот и кассиршу зачем-то приплёл.
— Ну, как бы тебе объяснить, — сказал я. — Вот когда Мария нам чистку мозгов устраивает или новый материал объясняет — тогда не похожа. А бывает, мы делаем самостоятельную работу, а она стоит себе у окна и про своё что-то думает. Вот тогда похожа! Ты вспомни!